Баронесса. В поисках Ники, мятежницы из рода Ротшильдов - [72]

Еще одна поездка в Сан-Франциско – и снова катастрофа, Монка увозят в больницу имени Лэнгли Портера. Нелли, не зная уж, что и делать, подписала согласие на новомодное лечение электрошоком. Ника страстно возражала против этой жестокой процедуры, однако Нелли убедила себя, что современные технологии помогут ее мужу. Я разыскала Эдди Хендерсона, который в то время проходил интернатуру по психиатрии и был назначен лечащим врачом Монка. В свободное время Эдди играл на трубе и ездил в турне с Майлзом Дэвисом.

Хендерсон теперь бросил медицину, но все еще занимается музыкой. Он много рассказывал мне о детстве и о путешествиях с Майлзом Дэвисом, так что я могла убедиться в сохранности его памяти.

«В конце 1969 года я проходил интернатуру по психиатрии и больнице имени Лэнгли Портера при Калифорнийском университете в Сан-Франциско, – рассказывал он. – Поздно ночью меня разбудили и позвали вниз, принимать пациента». В пациенте Хендерсон узнал Монка (больше никто из персонала больницы его не узнал) и, оформляя карту, записал, что музыканта доставила в больницу жена после длительного периода упорного молчания и странных поступков.

На следующий день доктор Янг, психолог, предложил Монку тест Роршаха: по реакции пациента на чернильные пятна разной формой врачи судили о его личностных особенностях и эмоциональном состоянии. Монк, по словам Хендерсона, отказался комментировать чернильные пятна, он крутил на пальцах свои перстни, тупо уставившись в пол. Врач подсунул ему очередную картинку и спросил, не видит ли он тут мальчика, играющего на скрипке перед родителями. Монк покачал головой: кажется, он принял врача за сумасшедшего. «Ничего не вижу, это просто клякса», – сказал он. Врач продолжал подсовывать Монку разнообразные рисунки и добивался хоть какого-то отзыва. Наконец Монк, подмигнув Хендерсону, повернулся к врачу и сказал:

– А, вижу малыша: он напился.

– С чего бы, мистер Монк? – удивился доктор Янг.

– Его мамаша больше не позволяет себя трахать, вот с чего. – Доктор Янг уронил папку с тестом, и Монк великодушно добавил: – Встряхнуть и перемешать.

Речь Монка, отмечает Хендерсон, часто была вполне разумной и ироничной, но порой он становился «недоступным, неконтролируемым, представьте, как будто вы в лифте и пол уходит из-под ног. Он где-то витал». Монка обследовали, сделали энцефалографию, проверяли спонтанную активность мозга за короткие периоды от двадцати до сорока минут. Энцефалография обнаружила последствия многолетнего приема наркотиков. «Пики зашкаливали» – то есть, как поясняет Хендерсон, мозг был поврежден.

Монку поставили диагноз «неспецифическая шизофрения», назначили сильнодействующее антипсихотическое средство торазин, которое ему неоднократно выписывали и раньше. Эдди Хендерсон уточнил: даже небольшая доза, 100 миллиграммов, вызывает у обычного человека дремоту, а они доводили дозу до 350 миллиграммов, но и после недели такой терапии изменений в состоянии Монка не отмечалось. Поскольку электрошок усиливал действие лекарства, на Монка надели смирительную рубашку и привязали его к столу. Ему сунули в рот зонд, он закрыл глаза, на висках музыканта закрепили электроды и пропустили через его мозг электрический разряд. Как именно действует этот метод, тогда не было до конца известно, однако во многих случаях он вроде бы помогал преодолеть депрессию. Впрочем, электрошоковая терапия и поныне признана далеко не всеми. А тогда о том, как она воздействует на неврологический баланс, почти ничего не было известно. По словам Хендерсона, «мозговые клетки взбалтываются» и во многих случаях пациент «уже никогда не будет самим собой».

Пока Монк лечился в «Лэнгли», ему разрешили однажды сходить на концерт под присмотром Хендерсона. Интерн умолял своего подопечного не пить и тем более не принимать наркотики, ведь он и так сидел на тяжелых лекарствах. Едва переступив порог клуба, Монк заказал тройной «Джек Дэниэлс» и отполировал его парой пива. Затем он ухитрился раздобыть грамм кокаина, тут же разорвал пакетик и обеими ноздрями засосал белый порошок. «Он уже начал потеть, пиджак промок насквозь, словно Монк в нем купался. Пот тек ручьями, – вспоминал Хендерсон. – Потом он вылез на сцену, плясал, крутил кольца на пальцах. Сел за пианино и стал нажимать клавиши, но не сильно, так, чтоб не издать ни звука. За весь вечер не сыграл ни единой ноты». Но когда Хендерсон доставил Монка обратно в больницу, музыкант сказал ему: «Отличный был вечер».

Когда Монк вышел наконец из больницы, Нелли с Гарри Коломби решили, что всей семье пойдет на пользу отдых на теплом Западном побережье, и попытались раздобыть Монку контракт – записать несколько мелодий для рекламы. Монк же рвался обратно в любимый Нью-Йорк. К несчастью, после пожара Нелли отдала мебель на хранение, а квартиру еще не отремонтировали. С помощью Ники они сняли на время квартиру в Линкольн-Тауэрз, в районе, который Монк терпеть не мог. Он скучал по прежней квартире, в особенности по своему письменному столу. Ворвался к Чарли Роузу, отпихнув его жену, и спросил: «Где моя мебель? Моя мебель тут, у вас?»