Баронесса. В поисках Ники, мятежницы из рода Ротшильдов - [49]

В Гарлеме имелся клуб «Минтонз Плейхауз» – здесь сбывались мечты многих начинающих музыкантов. Это маленькое, невзрачное заведение изменило историю джаза. Каждый понедельник здесь проходили джем-сейшн, музыканты забывали о правилах и принципах и всей душой отдавались неистовству джаза. Здесь Монк свел знакомство с гигантами – Коулменом Хокинсом, Беном Уэбстером и Лестером Янгом.

В этом клубе четыре молодых человека – Телониус Монк, Чарли Паркер, Макс Роуч и Диззи Гиллеспи – закладывали основы новой формы джаза, бибопа. «Многие называют бибоп революцией, но это скорее эволюция, – сказал мне писатель и критик Айра Джитлер. – Бибоп соответствовал эре быстрого транспорта, тревог военного времени, надеждам на будущее. Он покорил всех молодых музыкантов – огромная, огромная сила».

Я побывала у Джитлера в квартире на первом этаже в Верхнем Ист-Сайде, где он обитал вместе со своей женой Мэри-Джой. Здесь его навещала и Ника. Джитлер, как и Ника, влюбился в музыку Нью-Йорка и всю жизнь писал о джазе. В его доме каждый сантиметр пространства, любой уголок, вся открытая поверхность мебели были заставлены памятками джаза: музыкальные инструменты, фотографии, собранные за семьдесят лет пластинки. Джитлер оказался одним из немногих людей, кто помог мне по-настоящему понять Нику и джаз той эпохи.

– Я познакомился с Никой почти сразу, как она переехала в город. Люди из джаза заговорили о баронессе, которая разъезжает на «роллс-ройсе». Впервые я увидел ее в клубе «Открытая дверь» в Гринич-Виллидж, как-то в воскресенье, на джем-сейшн, после полудня и до глубокой ночи, – там играл Чарли Паркер и, понятное дело, собралось много народу.

Тяжело было Монку сидеть дома в одиночестве, сказала я, когда вокруг разворачивались такие события. Джитлер кивнул и добавил, что Монку вообще жилось нелегко.

Ника была с мужем в Африке, потом вернулась во Францию – а в эти годы зародился бибоп. Музыку она слушала чаще по радио, чем на пластинках. В начале 1940-х годов музыку вообще не записывали, звукозаписывающие компании вели переговоры, добиваясь более выгодных для себя условий, поэтому ранний бибоп вовсе не был записан. Лишь к 1945 году появились маленькие студии звукозаписи, и тогда новая музыка попала на шеллак и начала распространяться[12]. Писатель Гэри Гиддинс говорил: «Джаз – музыка, сближающая людей, нечто вроде оазиса в нашем болоте».

Сочинения Монка не укладывались в один какой-либо жанр. В них слышны и госпел, и страйд, и блюз, ощущается влияние того проповеднического тура и вместе с тем радио. Звук совершенно неповторимый: достаточно услышать два-три аккорда – и неважно, понравилось вам или нет, но «подпись» Монка вы уже узнали. И я хотела понять, каков именно вклад Монка в историю музыки.

– Телониус – основоположник современного джаза. Те гармонические возможности, которые он первым открыл, освободили и Чарли Паркера, и Джона Колтрейна, и Диззи Гиллеспи от оков тогдашней популярной музыки, – настаивал Тут. – Прежде музыка состояла в основном из простых аккордов, но бибоп выбросил старые правила в окошко или, как думали многие, разбил дивный витраж молотком: бибоп как будто распадался на тысячи осколков.

Монк зашел в своем гармоническом бунте дальше большинства современников. Те сочетали ноты в странные последовательности, пренебрегая мелодическими законами, извращая аккорд, но Монк добавил к этому нечто особенное. Больше всего мне нравится, как об этом говорил Чико Гамильтон: «Я играл с пианистами, которые лупили только на белых клавишах, играл с пианистами, которые признавали только черные, но этот сукин сын ухитрялся играть на стыках между клавишами».

В глазах музыкантов Монк, возможно, был героем, но в ту пору, когда Ника впервые услышала «Около полуночи», критики не находили добрых слов для Монка и его музыки. Влиятельный промоутер Джордж Вейн говорил мне: «Впервые я слушал его в конце 1940-х и решил, что он просто не умеет толком играть». Ведущий музыкальный журнал той эпохи, Downbeat, отзывался о нем как о «пианисте, который НЕ изобрел бибоп и в целом играет плохую, пусть местами и интересную, музыку».

Если б не одна молодая женщина-промоутер, Нике, возможно, и не довелось бы услышать ту песню. Лорейн Лайон Гордон[13] влюбилась в музыку Монка и решила, что эту музыку должны услышать все. Она отправилась к Монку домой. «У него дома стояло пианино – комната была узкая, словно у Ван Гога в Арле, только кровать и комод с зеркалом». Пока Монк играл, гостья вынуждена была сидеть на кровати. «Он сидел спиной к нам и играл композиции, каких мы никогда прежде не слышали. Я подумала: это великий блюз! Вот почему он мне так понравился».

Лорейн разъезжала по стране словно коммивояжер – с чемоданом, набитым пластинками. «Ездила в Филли, в Балтимор, и в Кливленд, и в Чикаго. Я была тогда девчонкой и пыталась продавать Монка и других, кого мы записывали в "Блю Ноутс". И в Гарлеме тоже. Ребята из магазинов говорили мне о Монке: "Он не умеет играть. У него обе руки левые". Приходилось попотеть, чтобы заставить их купить пластинку и послушать». По словам Лорейн, она скоро сделалась у Монка девочкой на побегушках: «Он вызывал меня и просил: "Отвези меня туда. Сделай то-то", и я возилась с ним, потому что даже тогда понимала, что он особенный. Сделалась его странствующим рыцарем женского пола».