Баронесса Настя - [28]

В восьмом часу утра Пряхин отправился на огневую позицию, но на полдороге солдат доложил, что его вызывает комбат.

У дома командира батареи стояли три легковых машины — один «виллис» и две «эмки», тупорылые и чёрные, как майские жуки. Пряхин знал, что в таких машинах в прифронтовой полосе ездят большие начальники и хотел было спросить у толпившихся здесь незнакомых офицеров, кто это к ним пожаловал, но офицеры были важные, очевидно, штабные, — иные в майорских погонах… Пряхин, козырнув им, прошёл в дом.

В горнице за столом, накрытым белой скатертью, сидели четверо: комбат, майор — командир полка, полковник и генерал с двумя звёздочками на погонах. Туг же вспомнился тот генерал, сорвавший с него погоны. И этот… смотрит из под густых бровей, и как–то нехорошо, зверем.

«Опять что–нибудь!..» — подумал Пряхин.

Но тут взгляд Пряхина невольно остановился на девушке–сержанте, стоявшей у края оконной гардины. Глаза её блестели и будто бы даже слезились, — то ли от неудержимого желания смеяться, то ли от волнения. «Боже мой, — Настя! Медицинская сестричка из полка ночных бомбардировщиков».

«Вы здесь?» — чуть не прокричал Пряхин, но одумался, повернул голову к командиру, машинально расправил у ремня гимнастёрку.

— А скажи–ка мне, старший лейтенант, — заговорил генерал, не сводя с офицера взгляда, — ты когда–нибудь видел на орудии девушку- наводчика?

— Нет, товарищ генерал, не видел.

— Так он же лётчик! — воскликнула Настя.

— Ну–ну! — прикрикнул на неё генерал. — Учить нас вздумала. Сам вижу, — из авиации к нам пришёл. Вон у него наград сколько! У нас в артиллерии тоже Герои есть, но такого молодца редко встретишь.

Повернулся к Пряхину:

— Звезду–то за что получил?

Пряхин смутился, проговорил несвязно; «Немецкого аса… посадил».

— М–да–а… Герой, значит. Пушкари гордиться будут своим командиром. А этот сержант строптивый…

Генерал подтянул к себе за руку Настю.

— …дочка моя. Тоже в авиации служила, медсестрой была, а теперь… — на пушку захотела, в боевой расчет. Найдётся ей в твоем взводе место?

— Найдём, товарищ генерал!

— И ладно. А теперь…

Он оглядел стол:

— Командир батареи угощает нас. Садитесь все и по–семейному отобедаем.

За столом генерал, обращаясь к дочери, продолжал:

— Вот и комбат не встречал наводчиков в юбке, а тебе вынь да положь. Служила бы уж медсестрой.

— Не дадите пушку, пойду в разведку.

А это уж… в приказном порядке; запрещаю! Слышишь?

Он отпил глоток водки, крякнул в ладонь и поднялся. Притянул к себе дочь, тихо проговорил:

— Будешь наводчиком, будешь. Только матери не пиши. Не надо её пугать. У неё и так за нас душа изболелась.

Все поднялись вместе с генералом. А он, направляясь к двери, тронул руку Пряхина и тихо, на ухо, сказал:

— Ты уж… как нибудь… побереги…

Пожал ему крепко руку и, увлекая за собой офицеров, вышел. В избе остались потрясённый и обескураженный новостью Пряхин и Настя.

Владимир, не поднимая головы, сказал:

— Вы же медик. Зачем вам… пушка?

Смущённая, стояла у скамейки и девушка. Позу не изменила: стояла, чуть отставив ногу в хромовом, ярко начищенном сапожке, левая рука — на пряжке ремня. В углах губ блуждала торжествующая улыбка.

— Отец меня допрашивал, а теперь и вы. Может, хватит?

— А… генерал, он какую должность занимает?

Настя смотрела на Владимира смело, не скрывая радости.

— Нашла я вас.

— Меня? Но как?

— А так — просто. Я ведь из полка вслед за вами уехала, — отец мне вызов прислал. И в штаб определил, у себя под боком. Я названивать стала: где Пряхин, куда перевёлся? И вот — разыскала. И взбунтовалась: хочу наводчиком, на батарею.

Пряхин мялся в смущении.

— Я думал о тебе, всё время думал.

— Правда?

— Что — правда?

— Что думал.

— Конечно. Всё время. Письма в полк писал.

Теперь оба они краснели и смущались, и не знали, о чём говорить.

— А наводчиком, не назначу. В медпункте будешь. С Анаховичем.

— Кто такой Анахович?

— Фельдшер наш. С ним будешь.

Рассмеялась Настя. И ласково этак подтолкнула его к двери.

Старший лейтенант увидел в конце улицы движение машин, — генеральская свита отъезжала. Командир батареи проводил замыкавший колонну «виллис» командира полка. Увидел подходившего Пряхина.

— Пойдём–ка обсудим наше новое положение.

Они отошли подальше от дома, где у телефона и рации дежурили девушки–солдаты. Комбат озадаченно, но, впрочем, несколько игривым тоном проговорил:

— Свалилась на нашу голову…

Оглядел офицера, предложил сесть на торчавший у дороги полусгнивший пень.

— Где она сейчас?

— Кто?

— Ну, да эта… Сержант–разведчик.

— А она разве разведчик?

— Ну да. Командир отделения из взвода армейской разведки. Она, видишь ли, немецкий хорошо знает. Так по–ихнему чешет, будто заправская фрау.

Пряхин снова вспомнил нечаянно подслушанный разговор у стены сарая. Нарочито равнодушно спросил:

— Где же выучилась?

— Отец её в Германии лет пятнадцать военным атташе служил, там она и родилась. Немецкий–то язык для неё роднее родного, выходит. Ну, а теперь генерал–то, ясное дело, чтоб в тыл врага не послали, — к нам её, на батарею. Она уж много раз с ребятами за языком ходила.

— А мы… Почему к нам?

— Условие отцу поставила: если не в разведку, так на батарею. Настоящую, фронтовую. И чтоб наводчиком к пушке, непременно наводчиком, чтоб самой, значит, по немцам лупить. Вот, шельма! Так что давай, обучай. Да смотри, баловства не позволяй. Девка она красивая и формы при ней. А наш брат формы ох как любит! По себе знаю.