Баронесса Настя - [30]

— Я напишу Сталину, и вы оба с отцом загремите в Сибирь. Не забывай, что ты родилась в Германии, жила там шестнадцать лет, с двадцать четвёртого по сороковой год, — и по духу, и по воспитанию ты немка.

— Я русская, в отличие от вас.

— Ты немка, и никуда от этого не уйдешь. Это ведь как представить. Скажу, что сам видел, как ты фонариком подавала сигналы вражеским самолётам.

И после паузы:

— Вот настрочу доносик… Можешь представить, что будет тогда с твоим любимым папенькой, а заодно и с маменькой.

— Вы не посмеете.

— Я посмею, а ты лучше не сопротивляйся. Командованию язык нужен. И не кто–нибудь, а офицер, да ещё штабной.

Пряхин проснулся и жадно прислушивался к разговору. Подобрался к стене, где под самой крышей была оторвана доска и сияла звёздами полоска неба. Заглянул вниз и увидел стоявших один против другого мужчину и сержанта Абросимову. Мужчина вновь заговорил по–немецки.

Пряхин тихо сполз с сеновала, вышел на улицу с другой стороны и долго осматривался. Безлунная ночь плотно пеленала дома, деревья, постройки, за дальней околицей, на пруду, кричали лягушки. По улице шли два человека, видимо, разводящий с караульным. Он сел на завалинку своего дома. Тьма постепенно начинала редеть, дома и деревья явственно проступали в темноте. Начинался рассвет.

События разворачивались стремительно. Из штаба армии в полк прибыл офицер разведки и торопил Абросимову отправиться во вражеский тыл. Командир полка выделял ей в помощь любое количество солдат, но никто из них не знал немецкий язык. Абросимова протестовала: нужен шофёр со знанием языка. И тогда из штаба полка во все батареи поступил запрос: кто владеет немецким языком? Пряхин сказал комбату:

— Я знаю немецкий.

— Откуда? — удивился капитан Бородин.

— И довольно хорошо. Я несколько лет жил в семье немцев Поволжья.

Пряхина послали в полк. В штабе он увидел офицера разведки, сержанта Абросимову и низкорослого капитана с мелкими кудряшками волос на забинтованной голове, с глазами недобрыми, всё время куда–то уплывавшими.

Капитан где–то ушиб голову. Он въедливо и настороженно разглядывал Пряхина. Треснувшим голосом задавал вопросы:

— По–ихнему смекаешь?

— Рад с вами побеседовать, — ответил Пряхин по–немецки.

— Водить машину умеешь?

— Да, конечно, — продолжал Пряхин.

— У вас отличный выговор, — вступила в беседу сержант, — вы сойдёте за немецкого офицера. С вами я поеду, — и, пожалуй, вдвоём. Провожатых не надо.

Капитан не сводил с него ошалелых тёмных глаз. По–русски спросил:

— Вы живёте у тёти Поли?

— Да, верно. Мою хозяйку зовут тётей Полей.

— И постель устроили себе на сеновале? — продолжат капитан.

— Да, на сеновале.

— И слышали наш разговор с сержантом Абросимовой?

— Ночью я имею обыкновение спать, а в том, что вы облюбовали для беседы место у сарая тёти Поли, моей вины нет.

— Да, да… А теперь расскажите, откуда вы так хорошо знаете немецкий.

На словах «так хорошо» капитан сделал акцент, и это не понравилось Пряхину. «Плохо тебя стукнул кто–то», — подумал он в сердцах, предчувствуя неприятности от знакомства с этим субъектом.

— Извините, — заговорил Пряхин, и нотки недовольства зазвучали в его голосе, — но кто вы такой? С кем я имею дело?

— Я — начальник особого отдела полка капитан Мишин — Винт, — жёстко отчеканил капитан.

«Особист!» — с явной враждебностью подумал Пряхин.

Он не знал полкового прозвища капитана «Миша Винт». Зато много слышал о злокознях особистов. Большую власть имели они над людьми в военное время. Боялись их солдаты и офицеры, обходили стороной. Если уж они к кому прицепятся, — быть тому в штрафной роте. Доносов их наверху никто не проверял, какую напраслину ни взвалят, всему верили, — «органы никогда не ошибаются».

— Вы, Пряхин, пока выйдите, а мы тут посоветуемся, — сверкнув чёрными глазами, сказал капитан.

Пряхин слышал, как тревожно и гулко бьётся его сердце. Перспектива отправиться с Настей в тыл к немцам его не радовала. И не страх тревожил, а то, что он попадал под начало этого чёртова особиста.

Но вот Пряхина позвали. Капитан, глядя куда–то вниз, на ремень собеседника, проговорил:

— Отправляйтесь на батарею, ждите нашего решения.

Возвращались на мотоцикле.

— Держитесь за меня крепче, — сказал Пряхин Насте. — Прокатимся с ветерком!

Армейская разведка доносила: крупные соединения танков сосредоточиваются в районе Курска и Белгорода.

Командир батареи объявил огневому взводу боевую готовность номер один.

Спали в землянках и в окопах возле орудий. На рассвете артиллеристов поднял сигнал боевой тревоги. Дальномерщик показывал рукой на черневший вдали пригорок:

— Танки, товарищ старший лейтенант!

— Какие танки? Может, наши?

— Кресты на боках. Немцы!

Пряхин прильнул к дальномеру — прибору, в котором четыре пуда оптики. Явственно увидел кресты на боках танков. Они выползли на пригорок, остановились и, чудилось, как тараканы, шевелили усами. Их было три.

— Сколько до них? — спросил командир, хотя дальномер был под руками и ему стоило взглянуть на шкалу.

— Три тысячи пятьсот метров! — доложил ефрейтор, командир расчёта.

Наступила минута, мучительная для Пряхина: он решительно не знал, что ему нужно делать. Ударить по танкам — спугнуть их. Правда, они и сейчас могут в любой момент развернуться и — восвояси. Может быть, повременить пока…