Барон Унгерн - [134]

В августе 1921 года, при занятии Урги красными, среди брошенных в штабе Азиатской дивизии бумаг нашли русский перевод обращенной к Майтрейе «Молитвы о рождении в Шамбале». Ее автором был все тот же Панчен-лама III Лубсан Балдан Еше, а в число штабных документов она попала потому, видимо, что в ней содержалось детальное описание «северной войны». Предсказывалось, что сам Ригден Джапо сразится слало «на каменном коне, сильном, как ветер, с коротким копьем в руках», с ним будет 40 тысяч «больших слонов диких», четыре миллиона «слонов бешеных» и воины «на золотых колесницах»[175]. Возможно, та гордость, с какой Унгерн подчеркивал многонациональный состав своего «войска», связана не только с его стремлением показать, что большевистскому интернационализму он способен противопоставить свой собственный, но и с приводимой здесь характеристикой войска Ригден Джапо: оно будет состоять «из различных национальностей».

Отсюда же Унгерн почерпнул свои сведения об «огненных телегах», на которых желтая раса двинется в поход на белую — под ними надо понимать «золотые колесницы». Вероятно, эти «телеги» первоначально фигурировали в устном переводе «молитвы», сделанном для него кем-то из монголов, кто знал тибетский язык, но кому русское слово «колесница» было попросту не знакомо. Затем Унгерн поручил письменный перевод человеку более образованному, однако злополучные «телеги» так и засели в его памяти.

В то время многие воспринимали Тибет как очаг будущих мировых потрясений. Не случайно в фантастическом романе Петра Краснова «За чертополохом» (1922) именно здесь, в одном из монастырей, умирает великий князь Михаил Александрович, и отсюда же возрожденная Белая армия отправляется освобождать Россию от большевиков.

Оссендовский мог рассказать Унгерну то, о чем написал позже со ссылкой на перерожденца Нарабанчи-хутухту. Излагая свое видение, тот якобы говорил: «Вблизи Каракорума и на берегах Убса-Нора вижу я огромные многоцветные лагеря, стада скота, табуны лошадей и синие юрты предводителей. Над ними развеваются старые стяги Чингисхана… Я не слышу гула возбужденной толпы, певцы не поют монотонных песен гор, степей и пустынь. Молодые всадники не радуются бегу быстрых коней. Бесчисленные толпы стариков, женщин и детей стоят одиноко, покинутые, а небо на севере и на западе, всюду, куда достигает глаз, покрыто красным заревом. Слышен рев и треск огня, и дикий шум борьбы».

Это же предсказание слышали, но не поняли Гюк и Габе, а Владимир Соловьев преобразил его в пророчество о завоевании Европы народами желтой расы из «Краткой повести об Антихристе». Позднее оно было взято на вооружение Николаем Рерихом, пытавшимся заинтересовать Москву обещанием скорого пришествия Майтрейи, которое толковалось как начало коммунистической революции в Азии. Посетив Улан-Батор в 1926 году, Рерих фиксировал им же распространяемые слухи о том, что «Шамбала идет», подарил Монгольскому правительству свою картину с изображением вестника Ригден Джапо под красным знаменем и сочинял стихи от лица Майтрейи: «Знаком семи звезд открою врата, огнем явлю моих подданных». В надежде на поддержку Москвы супруги Рерихи готовы были объявить большевиков воителями Шамбалы, в то время как Унгерн видел в них ее демонических врагов. Авангардом интернациональной армии Ригден Джапо он считал монголов. В надвигающейся эсхатологической войне светлых и темных сил им, отверженным и нищим, отводилась та же судьбоносная роль, какую марксизм признавал за пролетариатом — роль главного могильщика старого мира. Это представлялось тем очевиднее, что в Монголии начала XX века на должность главного полководца Ригден Джапо, Хануманды, ученые ламы единодушно назначали ургинского хутухту в одном из его перерождений. Находясь рядом с ним, Унгерн чувствовал себя в эпицентре близящихся мировых потрясений.

Русскую революцию он считал началом конца всей западной цивилизации. Разрушить ее должно было апокалиптическое столкновение «двух враждебных рас», причем, по его словам, «собравшихся вкупе». После победы желтой расы ожидалось явление Михаила, но возможность этой победы Унгерн соотносил с буддийской экспансией на запад. В плену он говорил, что кочевники смогут покорить Сибирь только при условии «проникновения буддизма в среду русских». Предполагалось, надо думать, и его дальнейшее триумфальное шествие на запад.

Казалось бы, у тех, кто допрашивал пленника, подобные мысли не могли не вызвать сомнений в его вменяемости, однако по протоколам это не заметно. Время было такое, что самые безумные идеи не выглядели ни фантастическими, ни даже просто неосуществимыми. Спустя пять лет Елена Ивановна Рерих, соблазняя Чичерина перспективой «буддийской революции», совершенно в духе Унгерна писала, что «учение Гаутамы должно легко проникать в народ» и что Европа будет потрясена «союзом буддизма с ленинизмом».

На первый взгляд нет никакой логики в том, что библейский Михаил появится на руинах России и Европы, поглощенных «желтым потопом» и обращенных в «желтую веру». Однако противоречие исчезает, если на место «Михаила, князя великого», в ком Унгерн не мог не узнать архангела Михаила, предводителя небесного воинства в последней битве сил Света и Тьмы, поставить не Михаила Романова, а Будду Майтрейю, по-монгольски — Майдари. В китайской транскрипции — Милэ, имя буддийского мессии и вовсе приближается к имени спасителя из Книги пророка Даниила.