Барон Унгерн. Даурский крестоносец или буддист с мечом - [74]

Большевизм, по мнению Унгерна, был сознательным служением «силам зла», ведущим к уничтожению всего христианского мира. «Не могу не думать с глубоким сожалением о том, что многие китайцы могут винить меня в пролитии китайской крови, — пишет Унгерн в частном письме китайскому генералу, — но я полагаю, что честный воин обязан уничтожить революционеров, к какой бы нации они ни принадлежали, ибо они не что иное, как нечистые духи в человеческом образе (курсив наш. — А. Ж.), заставляющие первым делом уничтожать царей, а потом идти брат на брата, сын на отца, внося в жизнь человеческую одно зло». Вопреки утверждениям Леонида Юзефовича, барон Унгерн отнюдь не был «садистом». Как человек, обладавший специфическим сознанием Средневековья, он прекрасно осознавал, что можно оказаться в рабстве у темных сил и служить им. Для Унгерна, как и для любого средневекового «доброго христианина», было совершенно ясно: тот, кто сознательно и добровольно предал себя на служение силам зла, должен быть уничтожен физически. По сути, барон решал ту же самую задачу и занимался тем же самым, что делала в Средние века римская инквизиция. Современный русский философ о. Роман Бычков в своей небольшой, но чрезвычайно насыщенной и интересной работе «Сгорая — жги», посвященной изучению феномена и идеологии инквизиции, указывает: «… Инквизиция не есть учреждение «террористическое», это не гос-страх и не гос-ужас, не чрезвычайка, не тем паче КГБ (ЦРУ), и задача поточного производства трупов пред нею не стоит. Это средство защиты Веры. Средство, бесспорно, крайнее и применяемое в обстоятельствах крайних…» Террор, организованный по приказу Унгерна, никогда не был самоцелью, не становился «террором ради террора». Ради собственного удовольствия барон Унгерн не казнил никого. В этом аспекте чрезвычайно показательным является отношение в унгерновских частях к пленным красноармейцам. О массовых расстрелах пленных во время Гражданской войны написано довольно много. Со стороны красных убийства пленных приобретали особо массовый и цинический характер. Сдававшимся в плен, а также «бывшим белогвардейцам, оказавшимся на территории советской власти и отказавшимся от борьбы с нею», давались гарантии полной личной безопасности, даже от имени правительства — Совнаркома. От белых требовалось всего лишь «зарегистрироваться» по месту жительства. Через день-другой всех, вставших на учет, ждал неминуемый расстрел, как это произошло в Москве летом 1918 года или в страшную крымскую зиму 1920/21 годов.

Хотя, конечно, «отличались» обе стороны. Что же касается Унгерна и его дивизии, то даже большевицкое «следствие» и «правосудие» не решились обвинить барона в массовых казнях военнопленных.

Один из допрашивающих Унгерна чекистов задал ему вопрос: «У нас есть сведения, что вы отправляли часть наших пленных обратно, чем вы это объясняете?» «А куда их девать, — ответил Унгерн, — оставлял тех, которые могли хорошо ездить верхом». Таким образом, захваченные в плен красноармейцы после фильтрации либо включались в состав дивизии Унгерна (если были хорошими кавалеристами), либо просто распускались по домам. Разумеется, «идейных красных» — коммунистов и комиссаров — ждала совсем иная судьба. Как правило, с ними разговор был короткий. Обычно процедура «фильтрации или разбивки» пленных происходила следующим образом: барон медленно проходил вдоль шеренги построенных перед ним пленных, каждому внимательно всматриваясь в глаза. «По известным ему признакам, — вспоминал один из свидетелей подобной церемонии, — бывало, отберет партийцев-большевиков, быстрым движением ташура вышлет их вперед на несколько шагов, а затем спросит у оставшихся в строю: «Если кто-нибудь из них не коммунист — заявите!» Нужно отметить, что отбор барона был до странности безошибочным…» Есаул А. С. Макеев, бывший некоторое время лицом, приближенным к Унгерну, рассказывает аналогичную историю в своей книге «Бог войны — барон Унгерн».

После того как была захвачена в плен большая группа красных, Унгерн отдал приказ выбрать из пленных коммунистов и евреев — их ждала казнь через повешение. После чего Унгерн обратился к пленным красноармейцам: «Хотите служить у меня?» — «Так точно, Ваше Превосходительство», — дружно гаркнули те в ответ. «Ну, мне вас всех не нужно, а вот тридцать человек я сам выберу», — сказал Унгерн и, отобрав тридцать человек, приказал своему адъютанту сделать из них образцовых солдат. Остальным выдали на три дня продуктов и оставили на месте. Заканчивает свой рассказ Макеев картиной почти что идиллической: «Они не хотели оставаться, эти красные, и долго еще бежали около унгерновского коня, хватаясь за стремя, и просили барона взять их в отряд. Ругали коммунистов и говорили, что их они все равно кончат. Но барон своего решения не изменил. Красные остались и, понурив головы, уныло смотрели вслед уходящей грозной дивизии».

Раненым красноармейцам, захваченным в плен, оказывалась медицинская помощь силами медперсонала Азиатской конной дивизии, после чего их оставляли в ближайшем к месту боя населенном пункте. Подобные случаи имели место даже во время самых последних боев в Забайкалье, когда материальная база унгерновских войск была изрядно подорвана, ощущался острый недостаток в медикаментах и перевязочных средствах. В это же время барон Унгерн приказал эвакуировать своих раненых вместе с обозом в сторону Улясутая (Западная Монголия). «В той обстановке для раненых барон сделал все, что только возможно, — вспоминал очевидец, — положил их в удобные, приспособленные повозки и поручил надзору двух фельдшеров, снабженных перевязочными материалами и медикаментами». Через несколько дней в расположение дивизии вышли два казака, бывших в числе эвакуированных раненых. Они рассказали, что обоз был атакован красными партизанами Щетинкина. Все раненые и медицинский персонал были вырезаны красными, и только двум этим казакам удалось отползти и спрятаться в высокой траве…