Барон Унгерн. Даурский крестоносец или буддист с мечом - [114]
О планах заговорщиков в отношении Унгерна свидетельствует один из вдохновителей мятежа, врач Рябухин: «Попытаться застрелить барона, убив также Бурдуковского, ординарцев-экзекуторов и тех людей из комендантской команды, кто был наиболее предан Унгерну. Это следовало сопроводить обстрелом лагеря комендантской команды из пушек, что должны были сделать наши артиллерийские офицеры. Мы планировали арестовать старого полковника Дмитриева, если он воспротивится заговорщикам». Подчеркнем, что все это происходило фактически под носом у красных, которые «сидели на хвосте» унгерновской бригады. Отнюдь не о войне с большевиками думали замыслившие убийство своего командира офицеры (хотя те из них, кому посчастливилось остаться в живых, в своих эмигрантских сочинениях и воспоминаниях настойчиво выставляли себя убежденными «врагами большевиков» и всячески подчеркивали собственные «выдающиеся заслуги» перед Белым движением), а о том, как ценой предательства спасти собственную шкуру. В ночь с 18 на 19 августа была обстреляна палатка Унгерна, стоявшая в лагере на особицу. Один из участников событий вспоминал, что в палатку даже бросили две гранаты. Однако заговорщики настолько трусили, что не смогли попасть в барона. Ни пули, ни осколки Унгерна не задели. Через некоторое время издали донесся знакомый высокий и резкий фальцет барона. Практически все свидетели этой страшной ночи вспоминали, что голос Унгерна произвел на всех отрезвляющее впечатление, стрельба, шедшая по всему лагерю, прекратилась. «Все замерли, — вспоминал М. Г. Торновский, — каждый в тот момент подумал в магическом зачаровании: «Барон, вот пойдет-то расправа!» Таково было первое впечатление от неожиданного появления Унгерна. Командующий попытался восстановить порядок, организовать собравшиеся к выступлению части. Унгерн скакал вдоль лагеря на своей серой кобыле Машке. Возле артиллерийского дивизиона заметил полковника Дмитриева и осадил лошадь. «Ты куда собрался бежать? Испугался того, что несколько дураков обстреляло мою палатку? Поворачивай назад! Не в Маньчжурию ли тебе захотелось?» И пушки, уже вывернувшие на дорогу, по воспоминаниям очевидца, стали послушно загибать в сторону своей бивачной стоянки.
Однако те, на кого мог бы положиться барон, были убиты во время первоначальной суматохи. Погиб известный Бурдуковский, о смерти которого никто не сожалел, погибли ординарец Унгерна прапорщик Перлин, вахмистр Бушмакин, командир японской сотни капитан Белов. H.H. Князев писал о гибели верных Унгерну офицеров: «Если Бурдуковский и К поплатились за свое усердие в исполнении смертных приговоров, то убийство Белова не может быть оправдано никакими доводами. Белов, державшийся с большим достоинством, боевой офицер… виновен лишь в том, что к нему, как образцовому офицеру, барон начал за последнее время посылать офицеров на исправление». В данном случае Князев недоговаривает: Белов был «виновен» перед заговорщиками в том, что оставался верным воинской присяге и своему командующему, т. е. среди десятков так называемых офицеров он повел себя как настоящий белый воин и русский офицер.
Возле пулеметных команд навстречу Унгерну выскочил есаул Макеев, ранее убивший капитана Белова, и несколько раз выстрелил в барона из револьвера. Пули снова даже не задели Унгерна. Унгерн вздыбил кобылу, сделал крутой разворот и скрылся в тумане предрассветного утра. Он оставил свою дивизию теперь уже навсегда. После ночной неразберихи (многие думали, что на лагерь напали красные партизаны) заговорщики предложили возглавить 2-ю бригаду арестованному ранее начальнику штаба Островскому. Было решено идти в Хайлар, где находился старый друг барона — китайский генерал Чжан Куню[38]…
Ранним утром 19 августа барон Унгерн прискакал в расположение своих монгольских частей, которые после ночного панического бегства из лагеря приводили себя в порядок на обширном лугу на берегу небольшой речки, впадающей в Селенгу. Он оставался в монгольском отряде Бишерельту-гуна (или Сундуй-гуна) от одного до двух дней. С бивака, откуда в роковую ночь 19 августа спешно снялась 2-я бригада, было подобрано брошенное имущество, оружие. Последним из русских, кто видел барона, был командир монгольского отряда хорунжий Шеломенцев. Именно ему приказал Унгерн пригнать к стоянке гурт овец, брошенный ушедшей бригадой, и выдать монголам мяса столько, сколько они смогут съесть. Унгерн продолжал верить в надежность монгольских всадников, для которых он был избавителем от китайского владычества. Воевать с красными у монголов не было никакого резона, но сопровождать его в Тибет, полагал Унгерн, они вполне могли. Однако у монголов были совершенно другие планы: как и все восточные люди, они полностью преклонялись перед силой. Сила явно была теперь не на стороне Унгерна. По словам Шеломенцева, Унгерн предложил русским офицерам выбор: оставаться вместе с ним или двинуться вслед за ушедшими частями в Маньчжурию. Шеломенцев и два офицера изъявили желание покинуть барона. Унгерн не выказал никакого неудовольствия, простился с офицерами и пожелал им счастливо добраться до своих семей. Теперь с ним оставались только прапорщики Попов и Шишилихин, 18 нижних чинов из русских и бурят и 3 ординарца штаба дивизии. То, что случилось в дальнейшем, приблизительно одинаково описывают (с незначительным отклонением в деталях) разные мемуаристы. Предоставим слово М. Г. Торновскому, дающему более подробную картину:
