Барнеби Радж - [215]

— Пусти ее вкруговую, — крикнул он, протягивая Хью свою фляжку. — Все канавы в Лондоне текут нынче вином и золотом. Гинеи и водка хлещут даже из водосточных труб. Пей хоть все до дна, не жалей!

Хью был совсем без сил, грязен, весь в копоти и пыли, охрип так, что мог говорить только шепотом; волосы его слиплись от крови, кожа была словно иссушена лихорадкой, все тело в синяках, ранах и ушибах. Тем не менее он взял фляжку, поднес ее ко рту и стал пить. Вдруг в сарае потемнело: какая-то фигура заслонила вход. Перед ними стоял Деннис.

— Ну, ну, не сердись, братец, — примирительно сказал этот субъект, когда Хью перестал пить и смерил его недружелюбным взглядом. — Я тебя, братец, ничем не обидел. А, и Барнеби здесь? Как поживаешь, Барнеби И еще два джентльмена! Ваш покорный слуга, джентльмены. Надеюсь, я вас не стесню.

Говорил он самым дружеским и непринужденным тоном, однако почему-то никак не решался войти и стоял за порогом. Он сегодня приоделся: правда, на нем был тот же черный костюм, вытертый до ниток, но на шее красовался желтовато-белый платок сомнительной чистоты, а на руках — большие кожаные перчатки, какие надевают садовники для работы. Башмаки были свеженачищены и украшены ржавыми пряжками, чулки на коленях подвязаны новыми бечевками, и во всех местах, где недоставало пуговиц, их заменяли булавки. В общем, Деннис чем-то напоминал полицейского сыщика, сильно потрепанного, но всеми силами старавшегося сохранить приличествующий его профессии вид.

— А вы нашли себе укромное местечко, — сказал мистер Деннис, достав ветхий носовой платок, сильно смахивавший не то на недоуздок, не то на удавку, и с нервной суетливостью утирая им лоб.

— Видно, не такое уж укромное, раз ты и здесь нас нашел, — угрюмо отрезал Хью.

— Видишь ли, братец, — возразил Деннис с самой дружелюбной улыбкой, — если не хочешь, чтобы я знал, куда ты держишь путь, никогда не привешивай своей лошади такие колокольчики. Мне их звон издавна хорошо знаком — и слух у меня тонкий. Вот и весь секрет. Ну, как ты, брат?

Он уже успел подойди ближе и решился даже сесть рядом с Хью.

— Я? — отозвался Хью — Скажи-ка лучше, где ты пропадал вчера? Зачем ушел от нас в тюрьме и куда? И чего это ты вздумал тогда таращить на меня глаза да грозить мне кулаком, а?

— Я грозил кулаком! Грозил тебе, брат! Да что ты! — воскликнул Деннис, осторожно отводя грозно занесенную над ним руку Хью.

— Ну, не кулаком, так палкой. Не все ли равно!

— Бог с тобой, братец, и не думал! Как мало ты меня знаешь! После этого я не удивлюсь, — добавил Деннис тоном огорченного и невинно оскорбленного человека, — если ты вообразишь, что раз я просил оставить в тюрьме тех четверых, значит я решил изменить нашему знамени.

Хью, выругавшись, подтвердил, что именно так он и думает.

— Что ж, — меланхолическим тоном промолвил мистер Деннис, — по-твоему выходит, что никому нельзя верить. Чтобы я, Нед Деннис, как меня окрестил родной отец, изменил нашему делу!.. Это твой, что ли, топор, братец?

— Мой, — ответил Хью все так же сердито. — И ты бы попробовал его на своей шкуре, если бы попался мне прошлой ночью. Не тронь его, положи на место.

— Попробовал бы его на своей шкуре, — повторил мистер Деннис, все еще не выпуская из рук топора и с рассеянным видом пробуя пальцем острие. — А я-то работал все время, себя не жалея! Нет правды на свете! И ты даже не угостишь меня глоточком из этой бутылки, а, Хью?

Хью протянул ему фляжку. Но не успел Деннис поднести ее ко рту, как Барнеби вскочил и, знаком велев всем молчать, быстро выглянул наружу.

— Что там такое, Барнеби? — спросил Деннис, покосившись на Хью. Он отставил фляжку, но топор по-прежнему сжимал в руке.

— Тсс! — шепотом сказал Барнеби. — Что-то там блестит за кустами!

— Как! — крикнул палач во все горло и вдруг обхватил руками его и Хью. — Неужели солдаты?

В тот же миг в сарай ворвались вооруженные люди, и отряд конницы, промчавшись по полю, остановился у дверей.

— Вот, джентльмены, — сказал Деннис (его одного не тронули солдаты, схватившие всех остальных), — эти двое молодых — те самые, за которых назначена награда. А этот — беглый арестант. Уж ты меня извини, братец, — обратился он к Хью с притворным смирением. — Сам виноват — ты вынудил меня так поступить. Ведь ты не захотел уважить самые разумные законы нашей страны, вздумал подрывать основы нашего общества. Клянусь душой, я готов иной раз спрятать в карман милосердие, а закон соблюсти… Если вы их будете держать крепко, джентльмены, так я, пожалуй, свяжу их сам — думаю, что справлюсь с этим лучше, чем вы.

Новое происшествие задержало на несколько минут эту процедуру. Слепой, у которого слух был так остер, что служил ему лучше, чем большинству зрячих — глаза, еще раньше Барнеби уловил шорох в кустах, за которыми двигались солдаты. Испугавшись, он незаметно выскользнул из сарая и спрятался, а теперь, со страху должно быть, потерял способность ориентироваться и пустился бежать у всех на глазах по открытому лугу.

Один из офицеров крикнул, что этот самый человек накануне участвовал в разграблении дома. Слепому громко приказали сдаться, но он побежал еще быстрее. Через несколько секунд он был бы уже в безопасности и никакая пуля не догнала бы его. Но раздалась команда, и солдаты дали залп.