Барилоче - [3]

Смесь голода и сонливости создавала странный мягкий привкус во рту, который чувствуешь, когда сглатываешь слюну. Деметрио возвращался домой. Сам того не заметив, он вышел на две остановки раньше. Когда он добрался до железнодорожной станции и увидел слева кладбище Чакарита, застывшее и несокрушимое, ему показалось, что пройдено недостаточно, что эта картина возникла слишком скоро, и надо было выйти из автобуса намного раньше, а то и вообще проделать весь путь пешком. Он понаблюдал, как люди выплескиваются из метро «Федерико Лакросе»: исторгнутые на улицу станционной глоткой, они продолжали путь под открытым небом. На секунду Деметрио ощутил потребность спуститься по лестницам, углубиться под землю, обойти весь квартал под улицами, но он пошел дальше и завернул за угол, не доходя до станции. Ноги и веки одинаково отяжелели. Взглянув на часы, он порадовался, что еще рано.

Днем он просыпался дважды. Один раз сходил в туалет, второй раз просто открыл глаза. Смотреть в окно не хотелось. Он сел к столу в гостиной и внимательно осмотрел детали пазла. Оставшиеся фрагменты озера казались простыми, Деметрио за них не волновался. Его беспокоила только дыра в небе. Он разложил пригоршню деталей и стал перебирать их указательным пальцем, одну за другой, высматривая наиболее подходящую. Цветы были еще не закончены, но Деметрио осмотрел их, понюхал, прикоснулся к лепесткам. Ему хотелось погоняться за кошками, но, убедившись в их прыткости, он скоро сдался. Воздух наполнял его дыхание ароматом и делал его почти осязаемым. Он закрыл глаза, услышал зовущий голос и засомневался: пойти на зов или скрыться. Вдруг он бросился бежать, упал в поле, ведущем к деревне, перепачкал колени и руки; он чувствовал близость безмятежного озера и слышал, как далекий голос устало повторяет имя, которое он так не любил.

VII

В то утро, дождливое, с порывистым ветром, уборка превратилась во что-то странное. Бег минут, мытый гудрон проспекта Независимости, покорность мусорного пластика, готового, казалось, помочь себя поднять и уложить, вместо того чтобы оттягивать руки, — все вокруг разворачивалось и дышало по-другому. Что касается грузовика, он и в самом деле был другой: старый механики в гараже разобрали, и похоже, на несколько дней. Автомобильные покрышки вспахивали сырую грязь на узенькой Дефенсе — улице бестолковой и неудобной. Уборка мусора в последнюю смену имеет одно преимущество, думал Деметрио: наблюдаешь зарождение дня, начало всего, что создает каркас так называемого рабочего дня, тех часов, которые Деметрио мог лишь подсмотреть, пока возвращался на автобусе от горы-прародительницы отбросов в центр города или ждал девяносто третьего, чтобы доехать до Чакариты, проглотить свой обед и броситься спать, как одержимый.

Где-то около шести они увидели мальчишку — он рылся в мусоре, несмотря на моросивший ему на плечи серенький дождик. Негр спросил, нет ли у него отца или старшего брата, чтобы помочь, и вообще, как он собирается заниматься этим в такую рань, один? Мне никто не указ, какое ваше дело, один я, не один, вы что, видите больше, чем я, вы старик, а я, когда вырасту, ограблю банк и уеду далеко-далеко, где пляжи и солнце весь год. Слушай, парень, пойдем-ка лучше с нами, что-нибудь слопаем и выпьем кофейку с молоком, ядрена мать! Они посадили его за столик в баре на улице Боливара, Коротышка взглянул на них с удивлением и поднял в приветствии первый опустошенный за день стакан. Слышь, парень, принеси мальцу кофейку и рогалик, что ли. Рогалик и сандвич, если он хочет. Это ваш сын? Какой еще сын, дурья башка, ты думаешь, я подниму ни свет ни заря сына, чтоб копался в говне вместе с отцом? Ладно, помолчи, сделай милость, и заруби себе на носу: мои дети живут скромно, что правда, то правда, но в чистоте. Ты ведь будешь сандвич с ветчиной или с сыром? Мальчишка сдержанно кивнул, давая понять, что в курсе, как противоестественно выглядят милости в Сан-Тельмо в семь часов утра. И в какой-то мере — Деметрио это чувствовал — мальчишка был прав: Негр не столько хотел накормить начинающего старьевщика, сколько заглушить безотчетный страх, таившийся в некрасивых лицах его сыновей и в его собственном.

По пути на свалку они не обмолвились ни словом. Негр вел машину, Деметрио считал капли на стекле. Новый грузовик звучал безукоризненно, ехал бодро и, возможно, был намного лучше древнего «мерседеса», уже снятого с производства и прослужившего им столько времени, но казался слишком чужим, чтобы питать к нему добрые чувства. Деметрио посмотрел на Негра — тот был бледен до зелени. Слушай, Негр, ты правильно поступил, что отвесил сопляку пинка, какого дьявола, не хватало чтобы, после того как ты его накормил, он спер у тебя бумажник, Негр, не трави себе душу. Негр был бледен до зелени.

Они заглушили тихий мотор нового грузовика и вышли. Дождик продолжал сыпать мельчайшими каплями, неспособными промочить флюоресцирующие спецовки. Диспетчер сказал: минутку. Когда другой такой же грузовик развернулся и отправился в гараж, диспетчер подал им знак, они опять завели мотор и подъехали к огромной огороженной пропасти, чтобы выгрузить сотни килограммов отбросов, едва ли способных насытить прожорливую смердящую глотку. Прежде чем расстаться с Негром, Деметрио открыл бардачок и достал два бесформенных комка грубой кожи с вертикальными молниями по бокам. Это что за дрянь, Деметрио? Деметрио поднес сапоги к лицу Негра, чтобы тот смог их рассмотреть. Негр пожал плечами.