Барилоче - [2]

IV

Грузовик стал заводиться с подозрительным звуком. Деметрио сразу это заметил и обратил внимание Негра, но тот отмахнулся и знаком велел Деметрио ехать дальше. Воля твоя, Негр, только так и знай, эта погремушка кинет нас где-нибудь посреди дороги. Мотор прокашлялся, машина поехала. Из-за сонливости дорожное покрытие расплывалось перед глазами Деметрио, лучи светофоров окрашивали симметричные потоки машин. Сидевший рядом Негр покосился на него, но промолчал. Он знал, что, по мере того как будет светать, Деметрио начнет оживляться, его глаза затрепещут, излучая какой-то странный свет. Ответы станут не такими лаконичными, и, когда придет время закругляться и ехать обратно на свалку, Негр почти пожалеет, что как раз теперь им пора расставаться. Он уже привык каждый день сначала видеть перед собой лунатика, потом наблюдать апатию, потом, с наступлением утра, какую-то вялую реакцию, и, наконец, почти отчаянную болтливость и внезапные решения своего напарника: то срочно выйти из грузовика, то ехать дальше, то крикнуть что-нибудь в окошко встречной девушке.

Они плотно позавтракали, но Деметрио снова ощущал пустоту в желудке. По дороге он представлял себе, как будет обедать. Осязание и нюх обострились и напоминали о себе при каждом взгляде и движении. Язык во рту словно размяк. Печеная картошка, несколько свежих помидоров с красной мякотью, сочный до непристойности кусок мяса, а после этого — броситься в кровать, потереться лицом и бедрами о простыни, устало улыбнуться и — забытье. Деметрио открыл дверь подъезда. Дойдя до конца коридора, удостоверился, что лифт по-прежнему не работает. Вытерпел крутые ступеньки до шестого этажа. Когда он вошел в квартиру, его рассудок погрузился в объятия необъяснимого покоя.

V

Без четверти восемь он открыл глаза и уткнулся в темноту. Ощущая боль во всех мышцах, сел, несколько раз выпустил газы, надел тапки и пошел в кухню. Согрел кофе и налил себе щедрую порцию. Еще не отпив ни глотка, подошел к окну и посмотрел на снующие внизу машины. Огни магазинов светились тускло, как бакены, предотвращающие кораблекрушения. Прохожие шли усталым шагом, каким обычно возвращаются домой.

Он не спеша отхлебнул кофе и ощутил его путь до желудка. Ему хотелось почувствовать его благодатное действие. Отчасти это удалось. Он поставил чашку в раковину, вернулся в гостиную и пошел к столу с прямоугольной коробкой в руках.

Позади домишки несколько сосен тянули в приветствии тысячи тонких ветвей. Пропорции коробки и домика, вертикальная уравновешенность стволов и параллельные крепежные балки стен, изгибы озера и пролегающие в цветах тропинки упоенно вели между собой геометрический диалог. Снопы света равномерно распределяли тень.

Деметрио рассмотрел прореху в верхнем левом углу. Похоже на укус Бога. Деметрио запустил руку в коробку и высыпал на стол пригоршню деталей. Сложив пальцы щепотью, он надавил на глаза, потом убрал пальцы, но глаз не открыл. Сквозь веки он все еще видел домишко, перепутанные с озером тропинки, вспыхивающие фрагменты пейзажа. Он снова посмотрел на картину. Выбрал наугад одну деталь, прикинул ее оттенок и попробовал найти для нее место — удалось. Так-так. Осталось совсем немного. Попробовал другую — нет. Он встал и поглядел в окно — на улице никого не было. Жить в Чакарите было непривычно. Ночь давила всем своим весом, всей странной тишиной, так не похожей на все, что происходило здесь целый день: беготня, автобусы, разговоры, работающие магазины и продавцы гаррапиньяды[2] на каждом углу. Когда-то, уже давно, он жил в Ланусе[3], где соседи были либо друзьями, либо врагами, и знали каждую собаку и где дети бегали по улицам, только для того и проложенным. В Ланусе почти ни у кого не было денег на покраску дома, на поездку летом на пляж (и какой чудесный пляж!), на покупку одежды, в которой завоевывается мир. А еще раньше он жил совсем далеко, гораздо дальше от столицы и ее суеты: там, где все росло радостно и старело спокойно. Радость выпала и ему. Научиться плавать в Науэль-Уапи, научиться не мерзнуть в Науэль-Уапи, познать тишину Науэль-Уапи, ходить в маленькую кирпичную школу рядом с Льяо-Льяо[4], играть в футбол, где заблагорассудится. Там росли уникальные лумы, а шоколад по вкусу напоминал — отдаленно, на старинный манер — заснеженную Европу.

Он отвел взгляд от улицы и, стоя над столом, осмотрел картину с домишкой. Потом тряхнул головой. Протянув руки, он почувствовал прилив энергии и неожиданную ясность в голове, как будто ему поменяли режим дня. Он вернулся к столу: в небе не хватало самого важного куска.

VI

Пока они отдыхали, сидя на краю тротуара, Деметрио распотрошил один пакет. Он был приоткрыт, из него чем-то пахло, то ли горьким, то ли гнилым. Деметрио без отвращения запустил в него два пальца и покопался внутри. В пакете виднелось несколько зеленых бутылок и куски порубленного или изжеванного собакой мяса; все было забрызгано чем-то молочным. Деметрио с досадой отбросил пакет. Это была еще одна привычка, которую Негр не мог понять, но молча терпел. Иногда Деметрио проявлял к отбросам определенное безразличие, почти игнорировал их, а иногда он приходил какой-то не такой, подозрительно спокойный, и тогда дотошно копался в пакетах. Вдруг Деметрио замер, сунул руку поглубже и сосредоточился на чем-то внутри. Негр молчал, он знал, что Деметрио это сделает, и был готов. Вытаскивая что-то из пакета, Деметрио покосился на Негра и вытянул правую руку. Негр напряг шею и увидел на перчатке Деметрио рыжеволосую головку, безрукий торс и левую ногу — уже потерявшие цвет, эти фрагменты вызывали в душе какое-то старомодное умиление. Остальных фрагментов не было, по крайней мере, в этом пакете, и вряд ли имело смысл искать их в других пакетах. Деметрио прошептал: понимаешь, Негр, ты понимаешь. Негр посмотрел на голову, ножку, крошечный торс, потом посмотрел Деметрио в глаза, полагая, что такая форма согласия будет самой правильной. Деметрио подобрал пару апельсиновых корок, завернул в них фрагменты куклы и бережно положил обратно в пакет. Они позавтракали (Деметрио так и молчал), и утро пошло своим чередом.