Барилоче - [17]

XXXVI

В конце проспекта Независимости, как раз перед тем, как он упирается в гигантскую многополосную артерию, эту братскую могилу имени Девятого июля, проходит улица Такуари. Скромная, с небольшим движением, неприметная Такуари была последней остановкой во время сбора мусора; для Деметрио и Негра ее основное преимущество состояло в том, что по ней они спускались прямо к Бельграно, где можно было запарковать грузовик недалеко от пересечения с улицей Боливара и позавтракать, прежде чем возвращаться на свалку и оставлять машину. Улица Такуари никогда не менялась. Густой свет, казалось, прилипал ко всем предметам, и силуэты их тяжело поднимались ему навстречу, словно окаменевшие и лишенные объема. Деметрио апатично передавал Негру пакеты с таким видом, словно хотел подчеркнуть их содержимое. Негр брал их, что-то бормоча себе под нос. Они уже покончили с Такуари по эту сторону проспекта и садились в грузовик, чтобы пересечь его и двигаться дальше, когда Деметрио вдруг заметил в сумраке подъезда бесформенную кучу тряпья, из которой высовывалась серебристая борода. Он показал на нее Негру, тот тоже удивился: они знали наперечет все углы и всех кошек на каждом углу, всех воров и всех нищих. Этого они никогда не видели. Нищий — он не спал — почувствовал, что на него смотрят, что-то пробормотал надтреснутым голосом и медленно высунул нос, направив его в сторону освещенного сереньким светом тротуара. Негр нагнулся, нос вынырнул еще немного, и они оказались на одном уровне: бородавчатый, кривой нос нависал над усами, переходившими в бесконечную бороду. В гуще волос виднелся мокрый темный ротик, как у зверей. Он заговорил и предложил им отправляться ко всем чертям. Деметрио, необычно оживленный, объяснил, что они не хотели его беспокоить, но прежде никогда его не видели, поэтому и удивились. Теперь перед ними явились два сефардских глаза и сдвинутая на макушку шляпа, нищий сообщил им, что проводит на этой улице вторую ночь, и поведал им свою историю. Деметрио и Негр узнали, что он делил скамейку и костер с компанией нищих с проспекта Девятого июля, но те все прибрали к рукам, сколотили шайку, затеяли войну за территорию и мусорные баки и подчинили себе стаи попрошаек, более слабых или тех, кто ни к кому не примкнул, таких, как он сам, уже слишком старый, чтобы тягаться с кем-то за власть, и слишком бывалый, чтобы терпеть указания всякой швали. Поэтому он решил переселиться на улицу Такуари, ничейную территорию, где рассчитывал на спокойный сон, а если повезет — на милостыню или хотя бы на приличный мусор. Деметрио слушал и все больше ощущал какую-то странную наполненность пространства под этим металлически поблескивающим утром; пренебрегая изумлением и причитаниями Негра, он пригласил старика в грузовик, обращаясь к нему на «вы», и придержал дверцу, чтобы пропустить его вперед.

Старик, надо признать, благоухал совсем не розами, от его изношенного пальто поднималась загустевшая от сырости пыль, похожая на легкий белый прах, порождаемый смертоносным дыханием времени. Шляпа, когда-то фетровая, неопределенной расцветки, сдерживала вонь гнилой веревки, исходившую от зарослей волос. Его заскорузлые пальцы совершенно черного цвета трогали в кабине все подряд, как всякие незанятые делом руки, что не добавляло радости Негру. Но в том, как старик с Такуари через лобовое стекло разглядывал улицы, было что-то похожее на детское счастливое забытье, и это наполняло утро Деметрио смыслом.

Официант в баре на улице Боливар замер с открытым ртом при виде такой картины: впереди Негр, представительный, усатый, с раздраженным выражением лица, облаченный в фосфоресцирующую спецовку, за ним — Деметрио в таком же наряде, с улыбкой, деликатно придерживая под руку неуверенно переставлявшего ноги старца, оборванного и запущенного, уверявшего, что отлично может идти сам, — все трое торжественно входят в бар. Они заказали три кофе с молоком, три круассана и облокотились о стойку. Старик из Такуари посмотрел на чашку, потом на Деметрио и улыбнулся почти беззубой улыбкой. Потом, совершив торжественный ритуал расчленения, отправил в рот по очереди обе половинки круассана и, наконец, одним глотком выпил кофе, резко дернув кадыком. Деметрио заметил, что старик не положил в кофе сахар, а спрятал пакетик в карман вместе с чайной ложкой. Деметрио попросил официанта получить с него за всех. Негр смутился. Услышав слова Деметрио, старик с Такуари сунул руку во внутренний карман пальто, вытащил металлическую миску и тряхнул ею, как погремушкой. Он протянул ее Деметрио, но тот, в отличном настроении — это сразу было видно — решительным жестом отверг ее: да вы что, бог с вами. Старик пожал плечами, поблагодарил, не ломаясь, и спрятал миску в недрах своих лохмотьев.

Они вернулись к грузовику. Деметрио снова пригласил старика и рассказал, куда они едут, описывая свалку, будто речь шла о магазине игрушек. Темные глазки-пуговки старика с Такуари загорелись, но потом он, похоже, испугался, и ответил, что ехать не может, что ему нужно вернуться на Такуари, что он боится слишком устать от такой дальней поездки, хотя очень благодарен за любезность и за завтрак. Пока Негр поднимался в грузовик, Деметрио предложил подвезти старика до подъезда, где они его нашли. Тот снова поблагодарил и сказал, что это лишнее, потому что немного пройтись полезно для костей.