Барабаны осени. Удачный ход - [12]

Роджер быстро наклонился и поцеловал ее прямо в губы.

— Не говори ничего Эрни, — сказал он. А потом отвернулся и пошел в круг.

Летний ветерок донес до него слабый запах; это был запах огня. Он повернул голову и его ноздри расширились, ловя струйку дыма. Вон там. Огонь разгорался у вершины холма, костер кануна солнцестояния.

Над головой слабо мигали звезды, наполовину скрывшиеся за набежавшим облаком. Он не хотел ни двигаться, ни думать. Он ощущал себя бестелесным, растворившимся в небесах, его ум стал свободным, он отражал звездный свет, как зеркало, и он, как рыба под поверхностью воды, плыл под поверхностью вечности. Вокруг него пели нежными голосами звездные сирены и почему-то пахло кофе.

Потом у него возникло смутное ощущение чего-то неправильного, вторгшегося в его умиротворение. Это чувство подтолкнуло мысли Роджера, породив крошечные болезненные искры замешательства. Он сопротивлялся неприятному ощущению, желая лишь без помех плыть среди звезд, но усилие, которое понадобилось для этого сопротивления, окончательно пробудило его. И он вновь ощутил собственное тело, страдающее от боли.

— РОДЖЕР!

Голос звезды ворвался в его ухо, он вздрогнул и отшатнулся. Острая боль пронзила его грудь, и он поспешил прикрыть рану ладонью. Что-то вцепилось в его запястье и отвело руку, но он уже успел ощутить влагу и шелковистый пепел на своей груди. Он что, истекал кровью?

— Ох, слава богу, ты очнулся! Ну и хорошо, ты хороший парень. Тебе лучше, а? — Нет, это не звезда говорила, а облако. Он моргнул, смущенный, и облако преобразилось в нечто знакомое… ну конечно, это кудрявая голова Фионы, темная на фоне неба. Роджер резко сел, но это было скорее конвульсивное, чем осознанное движение.

Тело отомстило ему тем, что тут же вернулось и наполнилось болью. Роджер чувствовал себя безнадежно больным, к тому же он по-прежнему ощущал запах кофе, к которому добавилась вонь обожженной плоти. Он упал на четвереньки, а потом растянулся на траве. Трава была влажной, и ее прохлада остудила его горящее лицо.

Руки Фионы касались его, утешая, вытирая щеки и губы.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она, и ему показалось, что Фиона задала этот вопрос уже в сотый раз. Но теперь он уже набрался сил для ответа.

— Ничего, — прошептал он. — Нормально. Но почему…

Голова Фионы качнулась туда-сюда, смахнув звезды с доброй половины неба.

— Не знаю. Ты вышел… ты ушел, а потом вдруг вспыхнул огонь — и ты снова очутился в круге, а твое пальто горело. Я тебя залила из термоса.

Так вот откуда взялся запах кофе… и влага на его груди. Он поднял руку, и на этот раз Фиона не стала его останавливать. Действительно, на груди пальто было прожжено, пятно было небольшим, дюйма три в диаметре, наверное. Кожу под этим местом слегка прижгло; Роджер почувствовал, как она онемела, когда просунул пальцы в дырку… и тут же его опалило другой болью. Медальон его матери исчез.

— Что случилось, Родж? — Фиона сидела рядом с ним на корточках, ее лицо едва можно было рассмотреть в полутьме. Но Роджер заметил следы слез на ее щеках. То, что он принял за костер, зажженный в честь солнцестояния, оказалось огоньком свечи, зажженной Фионой… к этому времени свеча почти догорела, от нее осталось не более полудюйма. Господи, да сколько же времени он отсутствовал? .

— Я… — Роджер хотел было сказать, что не знает, но замолчал. — Дай мне подумать немножко, ладно?

Он положил голову на колени Фионы, вдыхая запахи влажной травы и обгоревшей ткани.

Он сосредоточился на дыхании, потом забыл об этом. На самом деле ему совсем не нужно было ничего обдумывать. Все уже отчетливо обрисовалось в его уме. Но можно ли выразить подобное словами? Он ничего не видел… и все же перед ним возник образ его отца. Ни звуков, ни прикосновений… и все же он и слышал, и ощущал. Его тело, похоже, имело собственное представление о ходе событий, переводя непостижимые феномены времени в нечто вещественное.

Роджер поднял голову и глубоко вздохнул, постепенно возвращаясь в относительно естественное состояние.

— Я думал о моем отце, — сказал он. — Когда я прошел между камнями, я как раз подумал, что если это сработает, смогу ли я вернуться и найти его? И я… нашел.

— Нашел? Твоего отца? Ты хочешь сказать, он явился к тебе как призрак?

Роджер скорее почувствовал, чем увидел, как пальцы Фионы сложились в фигуру, защищающую от злых сил.

— Нет. Не совсем так. Я… я не могу этого объяснить, Фиона. Но я с ним встретился; я его узнал. — Ощущение мира и покоя еще не до конца покинуло его; оно просто затаилось где-то в глубине его ума. — А потом… потом было что-то вроде взрыва, если это вообще можно описать словами. Что-то ударило меня, вот сюда… — Его палец коснулся обожженного места на груди. — И эта сила вытолкнула меня… обратно, и больше я ничего не помню до того момента, как очнулся. — Роджер нежно погладил Фиону по щеке. — Спасибо тебе, Фи. Ты меня спасла, не дала сгореть.

— Ох, да будет тебе, — нетерпеливо махнула рукой Фиона, не желая принимать благодарность. Она села на пятки и задумалась, потирая подбородок. — Знаешь что, Родж… мне кажется, тут могла сработать какая-то защита, если при тебе был самоцвет. Ведь в медальоне твоей матушки был какой-то камень, да? — Роджер услышал, как Фиона нервно сглотнула. — Может быть… если бы при тебе не было медальона… ты мог и не выжить. Она рассказывала о таких случаях. Люди просто сгорали… а ведь ты загорелся как раз в том месте, где висел медальон.