Банкроты и ростовщики Российской империи. Долг, собственность и право во времена Толстого и Достоевского - [14]

.

Еще одно ограничение заключалось в том, что замужние женщины и незамужние дочери, не отделенные от родителей – даже если они принадлежали к пяти вышеперечисленным категориям, – не имели права выписывать векселя без разрешения своих мужей или отцов, если только не занимались торговлей от своего лица. Это ограничение женской дееспособности было позаимствовано непосредственно из Наполеоновского кодекса и не соответствовало действовавшему в России режиму раздельной собственности в браке. Как отмечал российский правовед XIX века Габриэль Шершеневич, это ограничение на практике оборачивалось необходимостью выяснять, связан ли конкретный долг с коммерцией и свободна ли данная женщина от опеки. В конце концов, женщина могла быть обладательницей записанной на ее имя крупной собственности, но при этом жить с родителями, а с другой стороны, было невозможно определить, «свободна» ли молодая женщина от имущественной опеки, если ее родители не владели никакой собственностью, которая могла бы быть передана ей. Однако векселя, выписанные лицами, не имевшими законного права выписывать их, не становились от этого недействительными, а просто утрачивали особые свойства, которые они имели согласно Вексельному уставу, и приравнивались к обыкновенным долговым распискам[81].

В Уставе о банкротах 1800 года также утверждалась отдельная кредитная система для некоммерческих классов, в первую очередь дворян и крестьян, основанная на «заемных письмах»[82]. Они были недействительны в отсутствие свидетелей и регистрации, но эти требования были не такими строгими в случае «домовых» заемных писем в противоположность «крепостным» заемным письмам, которые обеспечивали кредитору дополнительную юридическую защиту[83]. По закону, заемное письмо не требовало предоставления залога или поручительства, хотя кредиторы, конечно, были вправе требовать того или другого. В Уставе содержались образцы разных типов долговых расписок, но в принципе заемное письмо можно было составить в любой форме, если только в нем присутствовало слово «занимать». Иной образец применялся, когда речь шла о займах, оформленных в «закладной крепости» – или, более знакомой читателям русской литературы в сокращенном виде, «закладной» – на землю: в этом случае требовалось описание закладываемой недвижимости. На практике заемные письма составлялись в соответствии с образцом, приведенным в Уставе: это показывает, что юридические правила и юридические формы в Российской империи отнюдь не являлись чем-то надуманным или излишним; напротив, они были плотно интегрированы в русскую культуру кредита и связанный с ней режим частной собственности.

Однако, несмотря на то что юридические формы оказывали реальное практическое влияние на культуру кредита, это влияние, естественно, отличалось от того, которого добивались законодатели. Формальное юридическое различие между векселями и обычными заемными письмами оставалось расплывчатым. Указы XVIII века аннулировали векселя, выписанные с целью оплаты карточных долгов, и приравнивали векселя, выписанные дворянами, находившимися на государственной службе, к обычным долгам, которые должны были погашаться путем вычетов из жалованья должников, а не путем ареста их собственности[84].

На практике заемщики также нередко пытались игнорировать правило, запрещавшее им заявлять о «безденежности» векселя – то есть что во время заключения сделки из рук в руки не переходили деньги[85]. Это правило часто вызывало недовольство у заемщиков, когда речь шла о заемных письмах, на которые не распространялись гарантии, действовавшие в отношении векселей. Первый российский специалист по вексельному праву Дмитрий Мейер отмечал, что в середине XIX века даже в некоторых официальных документах все долговые документы назывались векселями. Однако ни в одном из судебных и административных дел, рассматриваемых в настоящей работе, мы не столкнемся с такой путаницей. В целом не исключено, что повышенные требования в отношении регистрации заемных писем время от времени не позволяли какому-нибудь беспутному дворянину спустить свое состояние одним росчерком пера. Впрочем, в случае профессионального или хищнического кредитования заимодавцы были хорошо знакомы с требованиями закона и их не могло смутить использование какого-нибудь другого типа долгового документа. При необходимости у них находились нотариусы и свидетели, готовые оказать содействие при заключении сделки. Что касается некоммерческих займов в тех случаях, когда у заемщиков имелись достаточные причины искать кредита за пределами обычного круга родственников и друзей, усложнение необходимых юридических процедур едва ли могло заставить их отказаться от займа.

Ограничения на использование векселей в целом были сняты с принятием закона от 3 декабря 1862 года, распространявшего право выписывать векселя на всех лиц за исключением духовенства, нижних военных чинов и – что существенно – крестьян, не имевших записанной на них земельной собственности, если только они не имели свидетельства на право торговли[86]. После 1862 года заемные письма постепенно вышли из употребления, особенно после того, как к концу десятилетия в главных губерниях Российской империи закрылись дореформенные суды, где их раньше было принято регистрировать