Бангкокская татуировка - [12]

— Все не так, как ты думаешь, Сончай. Я хочу, чтобы ты это знал.

— Хорошо.

Мы помолчали.

— В Штатах я постоянно вела дневник. Может быть, когда-нибудь тебе его покажу. — Она чмокнула меня в щеку, в последний раз подмигнула и ушла, пообещав время от времени звонить, узнавать, не исчезли ли препятствия для ее возвращения.

Мать присоединилась ко мне в баре через несколько минут после ухода Чаньи. Взяла с полки холодильника банку пива, мы сели за столик, она закурила «Мальборо-лайт», и я стал рассказывать о том, как продвигается расследование. А когда закончил, заключил:

— Мама, ты лучше всех понимаешь, от чего такая девушка, как Чанья, способна свихнуться.

Нонг задумчиво покосилась на меня, пожала плечами и вздохнула:

— Существует множество причин. Девушка проходит несколько стадий. Начинает с того, что верит словам клиентов и принимается мнить о себе нечто несусветное. Но внезапно до нее доходит — не она пользуется мужчинами, а они ею. Как в любой индустрии обслуживания, в нашем деле трудно судить, кто кого надувает в игре. Когда завершается эта стадия, девушка начинает испытывать профессиональную гордость от того, что ей удается. Она хочет стать звездой, поскольку больше стремиться не к чему. — Мать затянулась и не спеша выдохнула дым. — Затем приходит осознание бренности всего земного, и теперь внимание привлекают те, кто моложе, а в баре появляется другая звезда, ярче, чем она. Еще один обряд изменения статуса — данный период сопровождается депрессией, пока девушка не начинает привыкать к новому состоянию.

Я взъерошил волосы.

— Но похоже, это не про Чанью.

— Знаю. Она уже прошла эти стадии. Никогда до сих пор не сталкивалась с таким профессионализмом. Должно быть, все перегорело. Со мною однажды случилось нечто подобное. Человек становится жертвой собственного успеха. Забывается одна маленькая деталь: все, что ты делаешь, — только ради денег. Вся жизнь вертится вокруг мужского члена, и ты постепенно начинаешь думать только о нем. Но в душе растет сопротивление. В этот момент некоторые женщины способны по-настоящему свихнуться. Мне самой пришлось на целый год отойти от дел. Может быть, помнишь, когда тебе было десять лет, мы жили в деревне у бабушки? Потом деньги кончились, и я вернулась на работу, но так и не стала прежней. Я наблюдала за Чаньей в последнее время: она все ближе и ближе подходила к этой стене.

Почему мне так не понравилась ее рассудительность? Я оказался заперт в ловушке совести, и стало трудно дышать. Что же произошло с Чаньей?

— Так ты считаешь, она просто взбрыкнула?

— Мне так кажется. Возможно, убитый был абсолютно несносен, но не в этом суть дела — она знала, как с этим справиться. А дело в том, что девушкам надоедает пользоваться профессиональными хитростями. Иногда им хочется кровавого побоища. Думаю, что нож принадлежал не Чанье, и это ее извиняет. Просто заметила его в комнате, и в нее вселился некий демон. Вот как, по-моему, все произошло.

— Если нож принадлежал фарангу и принимая во внимание его телосложение и мускулатуру, даже без давления полковника Викорна никто не усомнится, что речь шла о самообороне.

— Вот именно. Поэтому я до сих пор на нее злюсь. Она, должно быть, все продумала и рассчитала. Могла бы сдержаться, поступить, как я, — переждать какое-то время, остыть. Она богата, детей, о которых надо заботиться, нет. В конце концов, могла себе позволить вовсе бросить работу. Но она пристрастилась к игре. Так случается в любой профессии: если человек обнаруживает у себя исключительный талант, он не в состоянии остановиться. Ему требуется набирать все больше очков. И теперь его привлекает охота, а не деньги.

— Но как это ей удалось? Убитый был нехилым мужчиной.

Мать улыбнулась:

— Чанья худенькая, но очень проворная и намного быстрее его. Он был накачан, мог похвастаться сильными мускулами, зато на ее стороне оказался элемент неожиданности. — Быстрый взгляд в мою сторону. — Я думаю, она отрезала орган после того, как убила. Что-то вроде трофея.

— А что скажешь насчет свежевания?

Не сводя с меня взгляда, мать жестом показала, что здесь она сама теряется в догадках. В это время в баре появился Лек, выполнявший поручение во дворе, где расставлял пустые ящики из-под пива. Стажер выжидающе посмотрел на меня.

Совершенно обессиленный, я пошел с ним в ближайший от полицейского участка храм. Стоит поместить любого тайца под микроскоп, и в каждой его клеточке обнаружится целая энциклопедия предрассудков. Но Лек в этом отношении далеко обогнал остальных и теперь сгорал от нетерпения после целого дня, проведенного рядом со смертью, — слишком много часов он провел там, где над его счастьем и духовным здоровьем нависла угроза. Мы торопливо приблизились к храму и купили у уличного торговца почки лотоса, фрукты и свечи. Лек прошел обряд с утонченным изяществом, затем опустился на корточки, сложил ладони в глубоком поклоне и, как я понял, скорее молился, чем медитировал.

Это заняло много времени. Я оставил его в храме и вернулся в полицейский участок, где мне сообщили, что меня желает видеть Викорн. Был уверен, что он хочет обсудить дело Митча Тернера, но, как выяснилось, разговор пошел о Леке. Босс сидел в кабинете под портретом короля и плакатом управления по надзору за преступлениями, который наглядно демонстрировал сто один изобретенный полицией способ увеличения собственного дохода.