Бангкок - темная зона - [100]

Смита я нашел в плохом состоянии. Стыдно было смотреть на это большое красивое тело белого мужчины, скрючившегося в углу в позе зародыша. Депрессия настолько им овладела, что я подумал: не гуманнее ли уйти, оставив его в покое, — но, прижавшись лбом к решетке, продолжал смотреть. Дрогнуло веко, непроизвольно дернулись рука и нога.

— Кхун Смит, — начал я, — это я, детектив Джитпличип.

Он моргнул и поднял глаза на то, что ему показалось единственным лучиком света.

Мое лицо сбило его с толку: он не мог понять, в самом ли деле это я и зачем пришел — спасти или окончательно погубить. Мы провели таким образом не меньше десяти минут: ни один из нас не был уверен, какого рода общение возможно между нами. Наконец Смит, как просыпающееся от зимней спячки животное, пошевелился и встал. Подобно мне он переоделся в саронг и от этого приобрел вид Белого, подражающего образу жизни туземцев, — персонажа из рассказов времен английского господства над Индией. Решетка отбрасывала похожую на гигантский штрих-код черную полосатую тень.

— Вы, — произнес он таким тоном, словно я и есть источник всех его бед. И, с любопытством человека к истязающему его дьяволу, приблизился к окну. — Вы!

— Это не моих рук дело, — начал я. Смит дернул подбородком, напоминая, что в тюрьме не я, а он. — Дамронг… — Услышав это имя, он поежился. — Белому трудно, наверное, даже невозможно понять… — Я почесал затылок, потому что в этот момент представил, как тяжело западному человеку, даже прожившему столько лет на Востоке, осмыслить то, что я сказал. — Она оставила инструкции. — Смит потряс головой. — Она не боялась смерти. В известном смысле ждала ее всю жизнь. И еще дело в деньгах. Да, Смит, в деньгах.

Я заметил, какой ранимый у него взгляд — он хоть и смотрел с вызовом, но ждал поражения. Почему азиаты чувствуют вину перед Западом, словно в глубине наших сердец мы всегда знали, что западный мир движется к катастрофе? Может быть, нам следовало сделать нечто большее, чтобы ее предотвратить? Я чувствовал, что по крайней мере обязан объяснить.

— Том, вы когда-нибудь размышляли, что значит смерть? Не будем брать религию, я говорю в общем смысле. Дамронг знала то, что знают девять десятых людей: смерть — это козырная карта, которая бьет деньги. Я имею в виду не машины для убийства, мясорубку неолита, а смерть как идею, как оружие ума. Смерть — реальность, но в глаза ей могут посмотреть только взрослые. Вы не могли победить. Потерпели поражение, как только бросили на Дамронг первый вожделенный взгляд. Пока планировали купить ее тело, она строила более грандиозные, глобальные планы. — Я помолчал, стараясь подобрать нужные слова. И хотя не был уверен, нужно ли говорить те слова, которые все-таки произнес потом, я чувствовал, что неизбежно должен это сделать. — Том, а есть ли вообще взрослые там, откуда вы происходите?

Я, конечно, до него не достучался. Смит окончательно убедился, что я — сумасбродный полукровка, эдакий восточный урод, которого подослала к нему, чтобы мучить, некая варварская сила. Я грустно замолчал.

Кхун Танакан услышал наш разговор и подошел к окну соседней камеры.

— Сколько? — прошипел он. — Просто скажите, сколько вы хотите?

Даже в таком коротком предложении каждый слог каждого слова напоминал, какое высокое место этот человек занимает в нашей культуре, как хорошо знает высшие сферы, насколько изощрен и от природы крут. Его тайский был настолько изящнее моего, что мне почти захотелось заговорить по-английски.

— От меня ничего не зависит.

— Викорн? За этим стоит Викорн?

— Нет, — ответил я. — Сама девушка.

— Что вы несете? Она же умерла.

— Условно говоря. Зато ее дух жив. — Я стойко выдержал взгляд Танакана, обжегший меня. — Ведь это вашими деньгами финансируется проект? Вы же ей дали за ее услуги больше миллиона долларов? И кое-что, пусть намного меньше, вложил Смит. Разумеется, вам требовался адъютант, козел отпущения, советник, потому что лично вам было не с руки слишком ввязываться в эту аферу. И конечно, вы нуждались в человеке, способном, в случае чего, оказать давление. Таким оказался ваш раб кхун Косана, поплатившийся за то, что распустил язык со своим любовником Пи-Ооном. Если бы не это, вы бы, наверное, убили Смита, потому что Дамронг заставила вас ревновать. Конечно, убили бы, и это было бы непроизвольным, рефлекторным действием власти, как, скажем, в случае с Нок. Как же Дамронг вас обидела, как же отравляла ваши дни и ночи несколько месяцев подряд, что вы задумали такую безрассудную вещь, как заснять ее убийство? Признайтесь, вы ее любили.

— О чем вы говорите?

— Да, в отношении вас я могу употребить это слово. Странно, не правда ли? Вы намного тверже и круче вашего сообщника Смита, и тем не менее это слово пришло мне на ум. Ведь Дамронг была вашей полной противоположностью, я даже осмелился бы сказать — вашей другой половиной. Только вы жили в пентхаусе, а она — в трущобе. Она повернула нож в вашем сердце, все рассказав про Смита, красивого фаллического фаранга, чей член намного длиннее вашего. Она была большой мастерицей, если требовалось впрыснуть в кровь кислоту и именно в тот момент, когда вам казалось, что верх взяли вы. Я прав?