Бандиты и бабы - [5]

После того как мы ещё раз опрокинули, Сашка выдал мне в своём рассказе «боковуху», которую я не могу не пересказать. Хотя прекрасно понимаю, что ханжи обвинят и меня, и Сашку в беспредельной безнравственности.

* * *

Ты знаешь, Миха, я же этой Маше не соврал. Действительно, к тому времени я перестал быть любителем девушек по вызову. Вернее, я им никогда и не был. За исключением, пожалуй, конца 80-х, когда нас, популярных советских артистов, уехавшие ранее эмигранты начали приглашать в другие страны.

Ко мне с большой симпатией относился Горбачёв, поэтому у меня практически был свободный выезд в любую страну: Израиль, Австралия, Америка, Германия. Первое время не верилось, что всё это наяву. Гостиницы, которые видел только в фильмах, негрязные аэропорты, бассейны с голубой водой и повсюду магазины, магазины. товары, товары… Я тогда смотрел на этот рай мира потребления, на красивые, манящие упаковки и задавал себе вопрос: «Неужели кто-нибудь когда-нибудь всё это раскупит?» Столько колбасы я не видел никогда в жизни! Кто её съест? А эти йогурты? Ты ведь сам со сцены о них рассказывал. Стометровки на полках стоят!

А по вечерам в этих загнивающих капиталистических странах всё казалось каким-то вседоступным — словно пахло распущенностью. Как же мог советский мужик, изголодавшийся за железным занавесом, отказать себе в удовольствии сходить на стриптиз или на пип-шоу? Воплотить мечту каждого юнца! А юнцами тогда были мы все — выпускники железного занавеса.

А заглянуть в публичный дом, вопреки всему, чему учили комсомол и школа, не говоря о партии и правительстве? Все же хотят почувствовать себя хотя бы одноразовым героем голливудского блокбастера. И неважно, что всё окажется далеко не как в кино, главное — есть потом о чём рассказать, чем похвастать. Лувр — банально, для всех! С Моной Лизой теперь каждый может сфоткаться. А расскажешь, как азиаточка эротический массаж делала, — круто. У всех мужиков в округе слюни потекут, словно не за железным занавесом жили, а за колючей проволокой.

Слишком долго мы, советские, чувствовали себя отщепенцами, изгоями, отказниками мира западного секс-бизнеса. До сих пор наши в Амстердаме считают своим долгом увидеть улицу Красных фонарей. А чего там смотреть? Уродки в окнах сидят! Жирные, грязные. Потрёпанные, тупые, силиконом во всех местах передутые… Не с кем о Хемингуэе поговорить! Глаза вялые, волосы не свои. Только в красном свете на них смотреть и можно. Ты, кстати, знаешь, откуда мода на красные фонари? В красном свете на коже меньше морщины видны, прыщи не так проявляются после эпиляции. В красном свете сморщенная сорокалетняя кажется не очень сморщенной тридцативосьмилетней.

И я был выпускником нашего советского железнозанавесного прошлого, потому решил, что в каждой стране должен побывать в самой клоаке загнивающего капитализма и сравнить, чем эти клоаки друг от друга отличаются. Пытливый мозг! Мне как актёру нужно было познать жизнь во всех её проявлениях! А вдруг придётся сыграть что-то на эту тему? Как учил Станиславский, прежде всего надо вжиться в образ. А для того чтобы в образ вжиться, надо в деталях изучить то, во что предстоит вживаться.

* * *

А теперь, дорогие ханжи-тролли, — а такие всегда есть среди читателей — прошу вас, не читайте следующий абзац. Продолжайте быть пошляками лишь в собственных мыслях наедине с собой под одеялом. А я всё-таки позволю себе пересказать Сашкины наблюдашки, хотя предупреждаю, подобного не позволял себе раньше никогда, поскольку тоже являюсь выпускником того же нравственного прошлого, когда слово «трахнуть» означало «ударить»!

Более всего ему запомнился публичный дом в Японии: никаких красных фонарей, никакой излишней долбёжной музыки. Всё очень сдержанно, музыка восточная, полутоновая, чуть слышная. Обстановка стерильная, как в хирургическом отделении. Посреди комнаты «уединения» стол — точняк операционная! Сначала ОНА его помыла, потом сама надела медицинский фартук, стерильные перчатки, на лицо нацепила что-то типа антигрипповой маски, уложила на стол, накрыла простынёй… И далее произошло нечто вроде операции по удалению семени. Сашка сказал, что он еле сдерживался, чтобы не расхохотаться.

Мне больше всего понравилось, что обо всём ЭТОМ он рассказывал, иронизируя над собой и откровенно издеваясь над своим мальчишеством, а заодно и над той бодягой, которая издали кажется крутой, а на самом деле годится только для духовных инвалидов.

Разумный человек, воспитанный не попсой, не может к подобным жизненным завихрениям относиться всерьёз, без юмора.

Согласно Сашкиным наблюдениям, американские, немецкие, французские… Скажем так, все европейские мочалки — так он называл женщин с заниженной планкой социальной ответственности — одинаковы — профессионалки! Станки на конвейере! Технологии отработаны — даже орут одинаково! Как только ЭТО начинается, сразу в крик, будто фонограмма включилась.

С выражением, как и следует хорошему актёру, рассказал, как его выгнали из публичного дома в Гамбурге, потому что он не выдержал, и, когда ОНА начала безудержно орать, делая вид, что ей ой как «О, май гад!» — точняк наша попса под фонограмму, — тут же сработало Сашкино чувство юмора, и он тоже начал орать, мол, и ему тоже «О, как булшит!». Ну чтоб прикольнее было! Думал, рассмеётся и поймёт его шутку: мол, у тебя своя фонограмма, а у меня своя. Но не тут-то было. Вызвали охрану, решили, что пришёл российский бандит, садист и сейчас ЕЁ бить начнёт.