Бандитский век короток - [20]

— Борис Израилевич, мне нужно уйти, вы не могли бы на некоторое время приютить Ольгу? — Алексей, вывалив россыпью патроны на кухонный стол, быстро, на ощупь защелкивал их в рожки автомата и пистолетные обоймы.

— Конечно, Алёша, разумеется… но девочке нужна помощь…

— Скоро за ней приедут. Не открывайте дверь никому, пока не передадут поклон от Исы. Так и скажут: Иса, мол, кланяться велел. Им и отдадите Олю. — Гром побросал «стволы» в спортивную сумку и направился через кухню к двери, выходящей в маленький садик за домом, залитый в этот ранний час белесым туманом. — Да, вот ещё что… — Остановившись на пороге, Гром протянул что-то Кацману, и старый доктор почувствовал в своей руке тяжесть оружия. — Если что, просто наведите на цель и нажмите курок.

— Алексей, это совершенно ни к чему, я не умею этим пользоваться… я никогда в жизни… — бормотал Борис Израилевич, опасливо-близоруко щурясь, разглядывал, поднеся к самым глазам вороненый «Макаров». С удивлением Кацман почувствовал, как увесистый холодок опасной штуковины словно бы перетек в его руку, отчего она сразу же перестала дрожать. Расправил плечи и сказал: — Ты можешь рассчитывать на меня, Алеша. Иди… и поскорей возвращайся.

— Я постараюсь, Борис Израилевич, — тепло улыбнулся Гром и неслышно, смутной тенью растаял в молочной пелене. Вот только что был, а потом раз — и не стало его. Даже следов на снегу не осталось.

Не заметил Кацман, как и куда ушел Гром. Да что Кацман, опытный боевик Али не заметил. Братья Черенки, сидевшие в машине у дома доктора, и те не заметили.

* * *

И Ольга не заметила, как ушел ее брат. Она вообще плохо понимала, где находится. То огонь слепил ее. То смутно виделся ей доктор дядя Боря, и казалось Оле, что она маленькая девочка, что она заболела и мама привела ее на прием в поликлинику. Маленькой Оле больно, огонь жжет ее тело, хрустят и ломаются суставы.

Она пытается объяснить маме, что ей нужен совсем другой доктор. Не дядя Боря. Другой. Чернявый, невысокий, с одутловатым, желтым лицом. Он приходит ночью. Он наполняет шприц нектаром. Он приносит на кончике иглы райское наслаждение и блаженный покой нирваны. Он широко раздвигает Олины ноги и больно входит в нее, слюняво мусоля губами ее грудь и шею. Но даже эта боль приятна Оле после волшебного касания иглы.

Все это она пытается рассказать маме. Но мама не понимает и уродливо усмехается снесенной выстрелом челюстью. Говорить она не может, только грозит строго окровавленным пальцем…

Старый доктор сует Оле в рот какие-то таблетки, но разве погасят они огонь, пожирающий ее тело. Девушка выплёвывает полураскисшие, горькие кругляши и зовёт, зовёт там, в своём бреду, черного, желтолицего доктора с вялым членом и волшебной иглой.

* * *

Разбитая губа онемела и сильно кровоточила. Олег пошевелил связанными за спиной затекшими руками, слизнул стекающую по подбородку соленую кровь. В углу маленькой комнаты двое играли в карты, матерились вполголоса, поглядывали на Олега вполглаза. Ждан не чувствовал страха, только нетерпеливое возбуждение. Он ждал…

* * *

Из серого зимнего тумана вынырнула серая же «БМВ» и затормозила рядом с машиной Али. Трое сидящих в ней, словно братья, походили друг на друга смуглостью, молодостью, хмурой сосредоточенностью.

Али был немногословен:

— Подойдёте к дому, передадите Крестнику поклон от Исы. Заберёте девушку, отвезёте на третий объект. По дороге нигде не останавливайтесь.

Трое одинаково поправили что-то под левыми подмышками, пошли неторопливо, вразвалочку.

— Султан! — негромко окликнул Али. — Умри, но довези!

Один из троих, не оборачиваясь, кивнул.

* * *

Константин Павлович, бывший инженер, а ныне бомж по социальному статусу, известный в определенных кругах как Копалыч или Сопля, плохо спал этой ночью, так же, впрочем, как и прошлой. Его мучили вши и холод. Снилось ему, что лежит он голый на снегу, желтом и кусачем, как стекловата. С неба падает желтый снег и лезет в глаза, в рот. А тут еще вперся в сон коротко стриженный, седой незнакомец и принялся безжалостно трясти Копалыча.

Бомж горестно закряхтел, заворочался и проснулся. Болел желудок, с трудом переваривая выпитые накануне вечером «паленую» водку и тройной одеколон. Ноющим, мокротным комом засел где-то в легких начинающийся грипп.

Копалыч с трудом разлепил заспанные глаза, обвел мутным взором загаженный подъезд, приютивший его прошлой ночью, и, к великой досаде своей, убедился в том, что седой хмырь из сна никуда не делся, а вот он, сидит рядом на корточках и протягивает ему десятидолларовую бумажку.

Бомж потихоньку ущипнул себя за руку, убедился, что не спит, и сильно обиделся на седого.

«Издевается гад», — подумал Копалыч, а вслух произнес:

— Чего тебе надо?

Вернее, хотел произнести. «Чего» — у него получилось хорошо, уверенным басом, «тебе» — вышло похуже, как-то пискляво, а «надо» — не получилось совсем.

Мужик понимающе покачал головой и спросил:

— Скажи, старче, заработать хочешь?

Константин Павлович живо представил себе запотевшую бутылку пива,  громко сглотнул и часто, торопливо закивал.

Ваня Хлыст уже в пятый раз подряд выигрывал в «очко». Почти все деньги, бывшие в игре, сейчас приятно оттягивали Ванин карман. Его напарник по игре и первый зам в «бригаде», туповатый, но исполнительный качок Фрол, обиженно кривил толстые, вывернутые, как у негра, губы.