Бандитские повести - [24]

Я не понимаю, почему я постоянно сталкиваюсь с людьми плечами. Вроде бы соблюдаю все правила движения, ходить стараюсь как автомобили — по правой стороне, за двадцать метров до человека выстраиваю траекторию его обхода, чтобы не дай бог не пересечься с ним каким-то образом — и всё равно не проходит дня, чтобы я с кем-то не столкнулся. Я не понимаю, почему люди, видя, что я выбрал краешек дороги и всем своим видом показываю, что пройду именно по нему, вдруг, чаще всего в последний момент, совершают какое-то неразумное, лихорадочное движение в мою сторону, словно ожидая от меня, что я должен перелететь их по воздуху. На что они, ей-богу, рассчитывают?

— Кто там?

— Репетитор.

— Это Иван?

— Да, это Иван.

— Вы один?

— Да, я один.

— А как будто с вами был кто-то?

— Нет, со мной никого нет.

Робкий и неторопливый поворот дверного замка. В щель выглянула женщина. Испуганно осмотрелась по сторонам.

— Ой, что это я. Показалось, что с вами кто-то есть.

Она распахнула дверь шире.

— Проходите.

В этой семье я занимался с первоклассником Филиппом. О том, что я взялся заниматься с первоклассником, я жалел ещё больше, чем о том, что на голову мне свалилась бухгалтер Вера. Лишь необходимость добывать гроши на пропитание заставляла браться за всё, что появлялось в поле зрения. Филипп был редчайшей бестолочью и ни о каком подобии изучения английского здесь и речи быть не могло. Он ещё и по-русски не умел разговаривать. Час занятий он просто физически был не в состоянии высидеть. Полчаса он просто тупо и молчаливо смотрел на меня, человека, который отчаянно силился объяснять ему правила чтения английских слов, затем, откинувшись на спинку сиденья, тихо засыпал. Это был самый лучший вариант. Когда урок заканчивался, я будил его, ничего не понимающий Филипп просыпался, а я собирался и уходил. Хуже получалось тогда, когда вместо того, чтобы заснуть, он начинал вдруг без объяснений реветь. Его мнительная тётка — а женщина, которая открывала мне дверь, как я недавно выяснил, приходилась ему не матерю, а тёткой — забегала в комнату и начинала испуганно и лихорадочно расспрашивать его, что я ему сделал. «Он тебя бил?» — заглядывала она Филиппу в глаза. «Скажи, никого не бойся, скажи как есть, он тебя бил?» Филипп ревел и растирал кулаками глаза. «А может он трогал тебя?» — делала ужасающее предположение тётка. «Трогал, да? Скажи, трогал? Вот здесь трогал, или вот здесь?» После получасового выяснения обстоятельств она горько и слёзно просила у меня прощения за необоснованные подозрения, жаловалась на тяжёлую жизнь и умоляла не бросать их и приходить на следующий урок, потому что она всеми силами хочет сделать из этого мальчика «нормального человека». И я приходил в следующий раз, что мне ещё оставалось, мне нужны были деньги.

Я стал снимать в коридоре куртку. Женщина смотрела на меня с нескрываемым изумлением.

— А Филиппа нет, — сказала она мне таким тоном, словно это была абсолютно очевидная истина, и я был единственным существом на Земле, кто не знал об этом.

— Нет? — переспросил я. — То есть, он где-то в школе ещё? Или на каком-то кружке?

— Я не знаю, — повела обиженно плечами женщина. — Он не докладывал. Из школы пришёл, посидел дома час, потом куда-то убежал. Ничего не говорил.

— Ну, может он просто забыл, что сегодня урок?

— Вот уж не знаю! — фыркнула женщина. — Забыл он или не забыл — разве мне это известно? Убежал, и всё — никому ничего не сказал.

Я чувствовал себя последним идиотом и от ощущения этого начинал нервничать.

— То есть, урока не будет? — спросил я.

— Как не будет? — широко раскрытыми глазами посмотрела она на меня. — Вы не хотите урок проводить?

— Я хочу урок проводить, но если нет Филиппа, то это значит, что урока не будет.

Женщина обеспокоено поднесла руку к лицу. Приложилась ладошкой ко рту.

— Иван! — шепнула она трагично. — Филиппу необходимо развитие. У него трудное детство, он сам трудный ребёнок, через занятие английским, музыкой, через занятия спортом я хочу приобщить его к другим реалиям жизни. Вы понимаете, я хочу показать ему, что в жизни существует и что-то другое, чем пустая и бессмысленная обыденность. Я вас очень прошу, Иван, не бросайте его! Ради бога, не бросайте! Мальчик воспримет ваш поступок как предательство, как измену, вы даже не представляете, к каким переменам в его психике это может привести.

— Ну хорошо, — сказал я. — Давайте подождём его.

Сорок минут я стоял в коридоре и ждал возвращения мальчика.

Женщина топталась рядом и с опасением на меня поглядывала.

— А вы действительно один пришли? — спрашивала она.

— Я действительно пришёл один, — отвечал я. — Мне не с кем ходить на занятия.

— Всё же мне показалось, что я явственно видела чью-то тень на лестничной площадке.

— Я был один.

— Бедный мальчик, а вдруг его поджидают в подъезде?

— Не думаю.

— Вы знаете, что сейчас масса таких случаев? Детей ловят в подъездах и насилуют. Часто убивают.

— Я не слышал про это.

— Да, господи, все только и говорят об этом! Скажите мне, — приблизилась она ко мне. — Вы хорошо относитесь к Филиппу?

— Я замечательно к нему отношусь.

— В ваших словах я слышу какую-то игривость. А мне бы хотелось, чтобы вы ответили искренно, как на духу, как на исповеди.