Банан за чуткость - [20]

Зато и девочке этой живется куда легче, чем большинству ее сверстниц: молодым, хорошо информированным родителям не приходится объяснять уйму вещей понятных любому восьмикласснику…

Словом, не кажется ли тебе, М., что в общих интересах повысить ответственность детей за воспитание родителей?

Ты пишешь: «Я выполнил то, что был обязан сделать: поступил в институт, сдав экзамены на 5 и 4 Мне казалось, что, поступив, я завоюю себе хоть немного свободы. Но какое горькое разочарование ждало меня! Теперь моя задача состояла в том, чтобы получить диплом с отличием и потом (в будущем!) получить хорошее распределение.

И тут я впервые взбунтовался. Мне понравилась одна, довольно узкая область науки, и я, бросив все, ушел в нее с головой. Получая зачетные тройки по остальным предметам, я всецело был поглощен моей новой работой. Я был счастлив. И вдруг — снова стена! Нашлись новые покровители, которым моя работа показалась важной. Под их «чутким руководством» я опять должен был делать не то, что хочу, а то, что надо, иначе мне не удастся обогнать каких‑то конкурентов в этой же области науки. Зачем обогнать? Да чтоб в будущем получить ученую степень, иметь обеспеченное положение и т. д. и т. п.».

Я от всей души тебе сочувствую: ты втянут в гонку не только изнурительную, но и бессмысленную. Иногда ее называют борьбой за место в жизни. Ты сетуешь, что этой гонкой руководили твои родители. Допустим. Но почему же ты своевременно не поделился с ними своим жизнелюбием, не попытался объяснить, что человек, не способный быть счастливым один, сегодняшний, день, не будет счастлив никогда — ведь вся жизнь состоит из дней? Почему не рассказал раньше о том, о чем написал сейчас в письме?

Ты им не помог — вот и они не сумели помочь тебе.

Вообще, искать виноватого на стороне — дело бесперспективное. Ну, соглашусь я с тобой, что виноваты родители. Легче тебе станет жить? Человек, который хочет не пожаловаться, а изменить свою судьбу, винит в собственных бедах себя. Сам упал — сам и встанет…

Ты — человек и, как всякий человек, хочешь выразить себя. В работе, в любви, в радости. Это твое естественное право.

Но правом этим ты можешь воспользоваться, а можешь и не воспользоваться.

Мой товарищ Жорка воспользовался.

Болезненный и тщедушный, он уехал из южного города в Приполярье, где была возможность заняться именно тем, к чему тянуло.

Он не стал блестящим специалистом, но зато попробовал на ощупь и на зуб работу, которую прежде любил издалека.

Только не надо представлять себе его человеком железной воли, богатырем духа. Нет, он парень скромный до робости, не уверенный в себе, мягкий. В житейском смысле слова человек просто слабый. Эмоции у него слишком часто заглушают доводы разума, и многие его решительные поступки вызваны не умным расчетом, а просто перепадами настроения.

В этом смысле ты куда сильней. Ведь ты умеешь держать в узде свои желания. Так что, пожалуй, в безволии я тебя упрекнул зря…

Человека, стоящего спокойно, житейский эскалатор медленно, но верно тащит вверх. Ты стоишь на своей ступеньке и хоть тоскуешь, но за перила держишься. Жорка со своей ступеньки соскочил, он не хочет вернуться на путь стандартного, но верного успеха.

Может, он еще позавидует твоей ровной судьбе. Но единственная награда, которую Жорка уже получил, — то, что все последние годы он пил жизнь не из блюдечка, а из горсти.

Видишь, М., как сложно? Я могу рассказать тебе про эту судьбу, но рекомендовать ее в качестве примера не могу. Тут уж как знаешь.

Ты заканчиваешь письмо горестным вопросом: неужели и мы, читающие, подумаем, что у тебя в жизни все так удачно складывается?

Не знаю, как другие, но я тебе не завидую. Что завидовать человеку, который без конца откладывает радость на завтра? Ты прав — хорошей такую жизнь не назовешь. Впрочем, будем объективны — и плохой ее не назовешь. Она у тебя посредственная. Тоже невесело.

Ты ищешь причины своих незадач, винишь родителей, покровителей.

Ты пишешь: «Я обращался за помощью к другим…» Конечно, вполне может найтись человек, решительный и бывалый, который совсем по–иному, куда более удачно, вылепит твою судьбу.

Но материал‑то в этом случае останется прежний — пластилин…

ВСЕ ВХОДЯТ И ЗАНИМАЮТ МЕСТА

Этого парня, комсорга большой стройки, мне рекомендовали сразу в нескольких местах, в том числе в областной газете и на радио. И это, честно говоря, меня не слишком обрадовало.

Возможно, думал я, парень действительно умный и работает толково, но слава, даже среднего размера, мало кого делает лучше. И очень уж не хочется в очередной раз увидеть, как со вздохом приподнимается от стола отягощенная заботами и словно бы увенчанная незримыми лаврами голова…

Я пришел в неподходящий момент — у него были дела. Я сел сбоку и стал ждать, пока дела кончатся. Дела, как известно, не кончаются. В конце концов Виктор сказал:

— Еще один последний человек — и все!

Последним человеком оказалась женщина из бригады штукатуров. Дело у нее было такое: хотела идти в вечернюю школу, но там только с седьмого класса, а она и за пятый‑то помнит через пень–колоду. И как тут быть?