Бамбуш - [8]
— Что случилось?
— Боря под поезд… — рыдает сестренка.
День сразу превратился в ночь. Со всех сил бегу на станцию. Земля будто растянулась. Кажется, я не бегу, а стою на одном месте. Ноги точно в путах. Наконец окраина поселка. Необычное оживление. Толпятся женщины, дети. «Стало быть, правда…» На бегу кричу незнакомой старухе:
— Это правда?
— Что? — пугается женщина.
Не дождавшись ответа, бегу дальше.
У железнодорожной больницы много народу. Женщины плачут. Не могу разобрать, что они говорят, — уши мои заложены.
Толкнул несколько человек — ничего не вижу, глаза мои ослепли.
— О боже, о горе! — голосит тетя Феня.
Вбегаю в приемную больницы.
— Где Боря? — спросил я у первой встречной санитарки.
Девушка подбородком указала на одну из дверей. Я с силой открыл дверь. В комнате — врачи в белых халатах.
18
— Где Боря? — Я шагнул навстречу пожилому врачу в очках.
— А вы кто? — спросил врач.
— Я… я… я…
— Брат? — подсказал мне врач.
— Да.
— Тогда вы должны услышать правду: мальчик в тяжелом состоянии. Надежды нет. Потерял очень много крови.
— Где он?
— Пойдемте. — Доктор подал мне белый халат и куда-то повел.
Мой друг лежал в крайней комнате. Глаза его были закрыты. Лицо стало белое как молоко: трудно отличить от простыни. Губы еле-еле шевелятся.
Я вдруг сразу ослаб, чуть не упал. Врач удержал меня за плечо.
— Мама, мамочка моя… — чуть слышно произнес Боря.
Я кинулся к нему, но врач резко остановил меня.
— Папа, папочка… иди сюда…
Выдержать это было невозможно.
— Где же ты, Бадма?..
— Я здесь, — сказал я и наклонился над мальчиком.
Веки его едва приподнялись. Глаза, которые всегда излучали живой огонь радости, гасли. Секунду он лежал молча.
— Это ты, Бадма?
— Я, Боря.
Он узнал меня, хотел улыбнуться, но из этого ничего не вышло.
— Бадма, где же мое пальто? — спросил мальчик.
Я посмотрел на врача.
— Нельзя давать, — шепнул мне врач.
— Дайте мое пальто, — повторил Боря.
— Зачем тебе пальто? — спросил врач.
— Там, в кармане…
Он опять закрыл глаза, заскрипел зубами. Вздулись вены на висках. Дрожь прошла по всему телу.
Врач что-то шепнул санитарке, которая стояла сзади. Девушка вышла и тут же вернулась. Она принесла зеленое пальто. Изорванные полы были в крови.
Боря открыл глаза и увидел свое пальто.
— Подайте сюда, — чуть слышно попросил он.
— Нельзя, — сказал врач. — Что в кармане?
— Бадма… В кармане бумаги… Когда приедет папа, отдай ему.
Он откинулся на подушку. Но дышать стал ровнее, спокойнее.
— Боря мой, как же ты… — сказал я и опустился на колени перед кроватью.
Боря смотрел в потолок. Он почти беззвучно шевелил губами, но я расслышал:
— Девочка была под поездом… поезд тронулся… я ее… Ой, мама моя! — вдруг вскрикнул Боря и потерял сознание.
В дверях стояла его мать — Шарка.
19
Боря, Боря, Борис…
Как же это так…
Я думаю о нем все эти дни. Иду по улице, смотрю вдаль: из-за того дома, кажется, вот-вот выскочит Боря. Работаю в красном уголке, услышу за окном детские голоса: это Боря. Сейчас он зайдет ко мне с березовой палкой своей. Без него не хватает мне ни солнца, ни воздуха.
Сестра из больницы принесла мне бумаги из Бориного пальто. Она слышала последние слова мальчика и выполнила его завещание. Бумаги были сложены вчетверо и завернуты в газету. Три листка плотной серой бумаги. Они были свернуты уже давно и протерлись на сгибах.
Я разложил их на столе. На серых листках — рисунки. Эти рисунки сделаны руками Бори.
Первый рисунок. Степь. Тюльпаны. Из-за горизонта поднимается большое оранжевое солнце. А в небе парит орел.
Родная калмыцкая степь. Я часто рассказывал о ней мальчику. И я не знал, что рассказы мои так глубоко проникли в самое сердце его… А я вот каждый день орудовал кистью и никогда не пытался нарисовать родную степь.
На другом рисунке изображен солдат. Навстречу ему бежит мальчик. Как беззаветно ждал, как верил он в возвращение отца! До самой последней минуты маленькой своей жизни…
А на третьем листке: человек с большой головой, расставив длинные ноги, рисует. В руках у него кисти и краски. Рядом мальчик. У него тоже кисти и краски…
Боря, Боря…
Вот и вся история о трех рисунках. Я храню их уже семнадцать лет.
Иногда хочется эти рисунки прикрепить к стене. Но я боюсь. Боюсь, что они выгорят на солнце, а контуры совсем сотрутся и исчезнут.
Умирая, он сказал:
«Девочка была под поездом… поезд тронулся… я ее…»
Это его последние слова.
Светловолосая девочка с голубыми глазами теперь, возможно, окончила институт. Кем же стала она, эта девушка? Инженером, врачом, учительницей, певицей?.. Впрочем, это не столь важно.
Я бы только хотел, чтобы она, прочтя этот рассказ, вспомнила о маленьком калмычонке, который спас ей жизнь, калмычонке, который отдал людям все — свою песню, свои танцы, свое сердце и свои мечты.
Боря Гаряев похоронен на станции Чернореченской у трех берез.
Если тебе, мой читатель, доведется побывать на той станции, обязательно сходи к тем трем березам и возложи венок на могилу моего и твоего друга.
Он любил цветы.
БАМБУШ
На стене висит портрет. Бабушка каждое утро белой тряпочкой стирает пыль с его стекла и рамки… Иногда она, сняв портрет со стены, долго смотрит на него.
