Бамбино - [4]

Он стал частенько подменять Лючано, и, когда тот пил с Джузеппе «Кианти» на заднем балконе, Бамбино выходил к гостям. Он опускал руки вдоль тела, устремлял напряженный взгляд прямо перед собой и пел громко и резко. Он и здесь никогда не улыбался и был исключительно серьезен. Это почему-то очень веселило гостей. Ему часто бросали монеты, а потом говорили: «Пой еще». Иногда он выходил вместе с Лючано, и тогда его представляли как младшего брата. Потом кончалась работа, Лючано давал ему две-три столировых бумажки, щелкал пальцами по затылку и говорил: «Прощай, я пошел, черт бы их побрал».

Утром Бамбино вставал раньше всех. Он выбегал в одних трусиках из каморки и летел стремглав вниз по узенькой каменной лестнице, ведущей к морю. И по мере того как терпкий и свежий запах воды становился ближе, серьезность и напряжение исчезали с его лица и уступали место настоящей безудержной мальчишеской радости.

Скорее, скорее! Мимо тентов, под которыми уже лежали люди, мимо кабин для переодевания, мимо мелкого золотистого песка, специально привезенного сюда, чтобы прикрыть грубую шершавую гальку, мимо всего этого дорогого, изнеженного, цивилизованного пляжного уюта, за который нужно платить много денег. Скорее к своим скалам!

А вот и кончается песок. Крепкие круглые выступы гальки давят на ступни, бежать трудно, но разве он когда-нибудь сердился на нее. Ведь здесь — это его галька, его скалы, его море. Он уже бежит вместе с ватагой таких же смеющихся полуголых коричневых сорванцов. Здесь у него есть имя.

— Сюда, Джованьо! Ныряй с этого, нет, лучше с этого!

Он карабкается на высокий с плоской вершиной камень, взбирается на площадку, что-то кричит и пританцовывает и бьет себя ладонями по животу и бокам.

Когда он готовится к прыжку, все смотрят в его сторону: люди на красивом пляже, его друзья-мальчишки; даже Джузеппе выходит в эти минуты из своей кухни и прикрывает пухлой рукой глаза. Но Джованьо не спешит. Он стоит высоко, очень высоко, и вокруг много воздуха, тепла и света, и ему кажется, что сам он — сильный, упругий и радостный — растворяется в этом мареве, сотканном из ароматов и красоты, и является неотделимой частью прозрачного теплого моря, бурых старых скал. Он что-то кричит, подпрыгивает и тонкой коричневой стрелой летит вниз. Джованьо врезается в воду, почти не потревожив ее ленивого покоя. Он знает: это особое и большое искусство. Это не идет ни в какое сравнение с открыванием бутылок или жонглированием подносами.

Он появляется над водой через несколько мгновений, отфыркивается, вытирает лицо ладошкой и лениво плывет к берегу. Потом он лежит на холодноватой гальке и смотрит, как ныряют его друзья. Нет, все это не то. Ноги шлепают по воде, руки согнуты в локтях. А впрочем, он никогда не показывает своего превосходства, и, когда они спрашивают его: «Ну, как, Джованьо?», он отвечает: «Хорошо, только держись прямей». Он согласен со словами Джузеппе: каждому свое. Альфредо ныряет совсем плохо, но у него чудесные голубые трусики с красной лентой. У Джованьо таких нет. Они стоят дорого — пять тысяч лир. У Альфредо отец — шофер автобуса, он купил ему их в день рождения. Джованьо задумывается и на секунду представляет, насколько красивей стал бы его прыжок, если бы на нем не болталась эта черно-серая выгоревшая дерюжка. Можно было бы даже сходить в Сорренто на детские соревнования, которые там ежегодно устраивает для малышей церковный приход.

Джованьо встает и медленно подходит к камню, потом ощущение прыжка захватывает его: он начинает торопиться, быстро карабкается вверх — и снова радостный, смеющийся, стремительный приплясывает на площадке, вставляя людей ждать его следующего полета.

Иногда он любит поиграть у них на нервах. Он подходит к другому краю площадки и пристально вглядывается вниз. Там невдалеке, на глубине полуметра под водой чернеет длинный плоский камень. Его знают все. Поэтому здесь никто не ныряет: это верная смерть. Человек не успевает свернуть в сторону и разбивает себе голову. Так погибли в этом месте несколько лет назад подвыпившие моряки из Неаполя. Они приехали сюда покупаться вместе со своим подружками, и не успели те опомниться, как по воде поплыли красные круги. Нырнули оба, один за другим.

Когда Джованьо подпрыгивает, над пляжем повисает напряженная тишина, люди вытягивают вперед головы и ждут. Никто из них никогда не пытается его отговорить, окликнуть, поругать. Люди просто вскакивают со своих мест и смотрят заблестевшими глазами в вспененную воду. Круги быстро расходятся, и в прозрачной воде видно, как коричневое тело стремительно несется вперед, описывая под водой кривую. Джованьо даже не открывает глаз. Все рассчитано точно. Он отчаянно загребает в сторону и чувствует каждой клеточкой тела, как рядом с ним, почти пилотную, проходит что-то страшное.

Потом он появляется с другой стороны камня, и люди откидываются назад, на свои топчаны, некоторые хлопают ему в ладоши, а он, не обращая на них внимания, медленно плывет к берегу.

— Ты станешь чемпионом, — говорит ему после каждого такого прыжка Джузеппе, — только будь осторожен.