Бальзак - [5]

В конце ноября 1765 года Бернар-Франсуа Бальза, девятнадцати лет, держал путь на Париж, уверенный, что он идет к славе. Какого упорства ему стоило убедить своих родителей, чтобы они отпустили его в такое далекое путешествие и дали ему с собой горсточку тяжелым трудом накопленных грошей! Выехав из Альби, нужно было две недели трястись в почтовой карете, чтобы добраться до столицы. Поразительная отвага со стороны этого писца, мир которого до сих пор ограничивался представлением об изъеденной червями школьной скамье, ветхой часовне жалкого села и замшелой конторе нотариуса!

Он едет в столицу, без покровителя, почти без образования и без денег, имея приблизительное понятие о стоимости путешествия и о нескольких формулах обычного права, но он говорит с апломбом и смотрит на все сметливыми, решительными глазами. Этот молодой крестьянин, в грубошерстной одежде и, наверное, в деревянных башмаках, — первый герой бальзаковской эпопеи, отправляющийся завоевывать Париж: он сумеет пробиться, и в тридцать лет будет заседать в секретариате королевского совета. Это чудо было необходимо для того, чтобы в будущем веке была написана «Человеческая комедия».

Поступив на службу к одному парижскому прокурору, Бернар завоевывает его симпатии и быстро накапливает деловой опыт.

Существует анекдот о том, как Бернар Бальзак в первый раз обедал у своего начальника. К столу подали куропаток. Хозяйка спросила, умеет ли он разрезать птицу. Не будучи знаком с кулинарной анатомией, Бернар смело приступил к операции и с такой силой орудовал ножом и вилкой, что раздавил тарелку, разрезал скатерть и повредил дерево стола. Рассказчик анекдота, Теофиль Готье[13], добавляет: «Прокурорша улыбнулась, и с этого дня с молодым канцеляристом в доме стали обращаться очень ласково». Разумеется, операция Бернара была сделана с той неловкостью, которая производит более выгодное впечатление, чем «хорошие манеры».

«Иногда, — продолжает Гальтье, — посмеивались над выспренными выражениями и южным акцентом этого писца, но его отличали за тонкость и быстроту, с которыми он толковал дух законов. Он усердно трудится, зарабатывает себе отличия, оказывает услуги и приобретает связи. В 1776 году мы находим его сидящим в канцелярии совета Людовика XVI. Не совсем в качестве секретаря, как пишет его дочь, госпожа Сюрвиль, а в качестве первого канцеляриста штатного секретаря. Бальза принимал участие в составлении королевских приказов об арестах. Должность его, хотя и не высокая и не внесенная в королевские альманахи того времени, все же хорошо оплачивалась, была на виду и придавала ему авторитет. Он пробыл в ней долгие годы, но Великая французская революция лишила его этого места.

Тогда он открывает «кабинет юриста» на улице Фран-Буржуа, 19, примиряется с новым режимом и становится в 1793 году членом генерального совета коммуны, по отделу прав человека. В качестве такового он фигурирует в «Национальном альманахе» на этот год. Но его лояльность и деятельность показались подозрительными. Лучше было уйти с этого места. При поддержке одного члена конвента он уезжает в Валансьен, как поставщик фуража для Северной армии».

В предисловии к «Лилии в долине», — о котором мы уже упоминали, — Бальзак следующим образом описывает фигуру своего отца на фоне политических событий: «Мой отец был при Людовике XVI секретарем Верховного совета, в котором он ведал арестами. Кардинал Роганский[14] и господин де Калонн[15] приняли в нем сердечное участие; а впоследствии он разделил судьбу со своим другом де Бертран-Мольвилем[16].

Не будь революции, он составил бы себе большое состояние при старой монархии, свидетелем падения которой ему пришлось быть. Если он скромно закончил свою жизнь, начатую с некоторой надеждой, то это потому, что, разбитый революцией, он отошел от дел и очутился на более низкой должности, в 1814 году был уже стариком и был отвергнут вместе с господином де Мольвилем, который пытался отсоветовать Людовику XVIII вводить хартию.

В шестнадцать лет я писал под их диктовку длинную памятную записку, в тот самый момент, когда господин де Полиньяк[17] и господин де Виллель[18] отказались признать хартию. И я слышал, как господин де Бертран, высокий старик, поседевший в революциях воскликнул:

— Конституция погубила Людовика XVI, хартия убьет Бурбонов[19]! Сейчас ее можно не дать; впоследствии будет небезопасно взять ее обратно. Это долго не продлится; умрем спокойно, дорогой друг: мы видели начало, наши дети будут свидетелями конца!»

Здесь нелишне вспомнить о рукописи «Несколько слов об отце О. де Бальзака», о которой мы говорили выше. Следует с уверенностью оказать, что она написана если не знакомым семьи Бальзаков, то во всяком случае человеком, разделявшим ее традиции, и это можно усмотреть как раз в тех местах рукописи, где она совершенно невразумительна и далека от истины. Вот что говорит она о возвращении Бернара Бальзака в Париж в 1814 году: «Отец О. де Бальзака возвратился в Париж, но только для того, чтобы жить несчастно. Ведь старый король, которого вернули в Тюильри, не мог обогатить всех, а кое-кого нужно было особенно пригреть. В один день к нему поступило 6 тысяч прошений от мужчин и женщин, уверявших, что у них есть права на его милость. Произвели отбор и оставили пятьсот прошений. Остальные бросили в огонь. И почему было прошению Бальзака-отца не оказаться именно в числе этих остальных?».