Бальзак - [3]

Но среди всех этих людей самым оригинальным человеком был отец Оноре Бальзака — Бернар Франсуа Бальзак. Филибер Одебран в своих «Воспоминаниях прохожего» пишет:

«Не помню уже, кто говорил о Жарди, об этом загородном доме романиста, оползавшем после дождя и не имевшем лестницы. По этому поводу рассказывали всякие небылицы — как Оноре де Бальзак собирался разводить там ананасы и как он заставлял своих гостей платить за поданный к столу салат. (Ни на чем, не основанное утверждение Гозлана[8].) Как вдруг из общего хора болтовни выделился один голос:

— Бальзак — эксцентрическая личность? Бальзак — оригинал? Конечно, конечно! Но что бы вы сказали, если бы знали его отца?

Эта сцена происходила в конце правления Людовика-Филиппа, на великолепных антресолях, выходивших на улицу Вивьен, в редакции журнала «Корсар-Сатана», и об отце Бальзака вспомнил Ле Пуатвен Сент-Альм, или попросту «папаша Альм», — семидесятилетний редактор журнала.

По словам «папаши Альма» отец Бальзака был человеком, «отлитым в превосходную форму, и сделан был из лучшего материала». Последователь Жан Жака Руссо, он запасся силой от пребывания на свежем воздухе и от умеренного образа жизни — он любил женщин весьма осмотрительно. Все это способствовало тому, что он прожил до 80 лет. У него была страсть совершать прогулки пешком. Самыми счастливыми людьми, по его мнению, являются крестьяне, потому что они меньше, чем кто бы то ни было, отступают от законов природы.

— Что может быть глупее современного богача? — восклицал Франсуа Бальзак. — Он строит себе дворец из зеленого мрамора только для того, чтобы заточить себя в тюрьму. Если он выходит, то на какой-нибудь час, и то забивается в карету. Четыре времени года проходят мимо него, он их не видит. Он превращает ночь в день и день в ночь, так как считает хорошим тоном поздно ложиться и поздно вставать. Ни один парижский миллионер не дышит живительным утренним воздухом. Пища его должна быть прежде всего изысканной, а не здоровой, — утонченность, специи, пряности, — все, что нужно для гастрита. Тонкие вина, которые ему подают к столу, — приятные яды или зелья, одурманивающие разум. Все прочее — политика, дела, процессы, обманутое честолюбие — это какой-то кипящий котел. И посмотрите на эту преждевременную дряхлость! Парижский богач в сорок лет изможден, лыс, у него старческая походка и одышка. Я не говорю уже о бледных отпрысках, которых он производит на свет. Боже мой! Это какие-то пигмеи или привидения!

— Понимаете ли вы, что такое наши законодатели? Они составляют законы, в силу которых подвергают медицинскому осмотру молодых людей, вступающих в ряды армии. По-видимому, нужно обладать отличным здоровьем, чтобы дать себя убить. Что же касается юношей, которых женят, то есть предназначают для продолжения рода, то их никакому официальному осмотру не подвергают. Если они недоразтвиты, золотушны, чахоточны или страдают идиотизмом, — все равно: для женитьбы их признают годными. Вот почему французская порода вырождается».

Вероятно, тут многое присочинено, и не все так, как говорил старик Бальзак, но вообще это великолепно в смысле определения бытовых черт эпохи. Произносить такие рацеи, мог, конечно, приверженец и ученик Руссо, и все-таки это еще не стиль Бернара Бальзака. Образ его гораздо своеобычнее и ярче.

Отец Бальзака — Бернар Франсуа Бальзак. Портрет художника Годфруа

Бернар Франсуа Бальзак родился 22 июля 1746 года в Лангедоке, в маленькой деревушке Нугериэ. «Слово «Нугериэ» на местном наречии означает местность, засаженную орешником, — пишет Октав Гальтье («Иллюстрасьон» 4/Х1 1933 г.). — Деревушка когда-то состояла из четырех дворов. Сейчас осталось только два жилища, из которых одно довольно хорошо сохранившееся, принадлежало некогда семейству Бальза. Это очень скромная ферма, построенная на засушливом плоскогорье над прохладными берегами Виара. Его светлые воды текут по извилистой ложбине под сенью ольх и тополей. Если свернуть с большой дороги, то в конце тропинки, вьющейся в зарослях боярышника и ежевики, ютится Нугериэ. Отсюда в нескольких минутах ходьбы две деревни: Каньзак — колокольня над несколькими крышами; и Лапрадель — несколько домиков вокруг школы. Нугериэ принадлежит к общине Монтира (Тарн), расположенной по соседству с Кармо и Корд.

Общий вид фермы Бальза не изменился с восемнадцатого века. Дом — старый, готовый вот-вот развалиться, давно запущенный, но в нем есть какое-то благородство. Большие, темные камни стен увенчиваются шиферной крышей, разъеденной лишаем. Ветхость его волнует. Дверь в кухню и вход в хлев сплошь увиты виноградом. Наверху две комнаты с двумя окнами без ставней, над ними несколько щелей для голубей, а на крыше — слуховое окно, через которое складывалось на хранение зерно и сено. Навеса над этим окном во времена Бальза не существовало.

При входе в маленький дворик на куче мусора разрослась огромная бузина. За домом раскинулись ветви очень старых орешников. Все дорожки вокруг дома заросли крапивой. На склонах холмов зеленеют пастбища, где протекают ручейки. Посевы кукурузы, пшеницы, картофеля. Несколько участков занято коноплей и льном. Повсюду разбросаны кряжистые орешники, каштаны, вязы и дубы. Перед глазами развертывается спокойный, ровный пейзаж, залитый легким и немного грустным светом. Кругом тишина. Вблизи нет железной дороги. Нигде не видно фабричного дыма. Поле безлюдно, в лугах не пасутся стада. Какое уединение! Редко-редко прощебечет птица. С давних времен здесь — ничто не изменилось».