Балтийцы идут на штурм! - [37]

Я слушал Керенского впервые. Надо сказать, ораторским искусством он владел неплохо: умело использовал паузы, повышал в нужных местах голос, менял темп речи, прибегал к риторическим вопросам. В нем чувствовался адвокат старой закваски, умеющий владеть вниманием публики.

По форме речь его была что ни на есть революционной. Слова «свобода», «демократия», «отечество», «освобождение» сыпались, как из рога изобилия. Он призывал отстоять от германских полчищ революционные завоевания, укреплять воинскую дисциплину и избегать политических разногласий.

[89]

Короче говоря, воевать до победного конца. О мире не было даже намека.

Наверное, мы дослушали бы до конца  полную пафоса речь министра, если бы я вдруг не взорвался. Меня разозлили некоторые члены  Центробалта — эсеры и меньшевики, которые слушали Керенского так, словно он одаривал их. Мой сосед унтер-офицер Магнитский даже рот раскрыл и весь подался вперед. Я встал и перебил министра:

— Одну минуточку — вопрос есть...

Он прервал фразу на середине и с недоумением посмотрел на меня. А я уже говорил, обращаясь к Дыбенко:

— Товарищ председатель! Я полагаю, что  мы собрались не для  митингования, а для того, чтобы разрешить некоторые практические вопросы. Думаю, что господину министру следовало бы прямо перейти к делу.

Керенский остолбенел, лицо его залилось краской. Молоденькие адъютанты  от такой неожиданности заморгали глазами. Растерялись даже некоторые члены Центробалта. Дыбенко постучал карандашом по столу и, сдвинув темные брови, сказал укоризненно:

— Товарищ Ховрин, ставлю на вид за то, что вы позволяете себе  прерывать министра...

НО по лицу его было видно, что он с трудом удерживается от смеха. Я пожал плечами, сел на место. Керенский наконец пришел в себя, повернулся к адъютанту, резко произнес так, чтобы слышали все:

— Состав Центробалта придется пересмотреть! Запишите...

Действительно, адъютант торопливо сделал какую-то пометку. У Керенского, видимо,  пропала  всякая охота выступать дальше. Он попросил, чтобы его ознакомили с нашими постановлениями, но бумаги просматривал невнимательно. Хитрый Дыбенко почувствовал это, подсунул для утверждения несколько документов, которые не соглашался утвердить командующий флотом. Расстроенный министр подписал их не глядя. Ушел он от нас насупленным.

Здесь считаю своим долгом  заметить, что П. Е. Дыбенко в своей книге «Из недр царского флота к Великому Октябрю», а вслед за ним и другие неправильно утверждали, будто бы Керенский во время посещения Гельсингфорса вместе с подсунутыми  ему бумагами подписал и устав Центробалта. События, о которых пойдет речь дальше, убедительно опровергают это.

Когда сопровождающая Керенского свита удалилась, некоторые члены Центробалта накинулись на меня. Больше

[90]

всех кипятились эсеры. Они восприняли мой поступок почти как личное оскорбление. Ведь и Керенский был членом их партии. В несколько голосов они растолковывали мне нетактичность моего поведения, заявляя, что я недостоин быть в Центробалте.

— Да перестаньте! — сказал я в сердцах. — Ну что особенного случилось? Только то, что ваш министр раньше закончил свою пустую речь и делом занялся? Так это же нам всем на пользу пошло.

Обстановку разрядил Петр Крючков — матрос 1-го отдельного батальона, расположенного в Ревеле.

— Из-за чего распетушились? — сказал он примирительно. — Сами же говорите, что Керенский — народный министр. Раз он народный, то пусть прислушивается к массам. И ему, может, так даже интереснее: не каждый же день его перебивают!

Окружавшие засмеялись, и спор наш прекратился. Правда, позже некоторые товарищи высказывали опасение, не осуществит ли Керенский свою угрозу пересмотреть состав Центробалта. Но на это у министра не хватило смелости. Он затаил свою обиду и вспомнил о ней  лишь при более благоприятной обстановке.

Вообще Керенскому в Гельсингфорсе не повезло. Встретили его с помпой только в Совете, да, пожалуй, еще в штабе флота. На кораблях, которые он объезжал на катере, Керенского принимали сдержанно. А на «Республике»  задали тринадцать заранее приготовленных вопросов о деятельности Временного правительства. Каждый из них пришелся  Керенскому не по нутру. В форме вопросов команда по сути, требовала немедленно передать помещичьи и церковные земли в распоряжение крестьянских комитетов, отделить церковь от государства, бороться за мир без аннексий и контрибуций, незамедлительно прекратить травлю Ленина. Матросы  спрашивали Керенского, почему он подписался под нотой Милюкова, правда ли, что он еще в Государственной думе голосовал за войну, и верно ли, что предложил правительству обеспечить бывших царских сенаторов  высокими  пенсиями? Трудновато пришлось министру. Отвечал он невразумительно. Экипаж заявил, что считает его ответы неудовлетворительными.

Это был еще один чувствительный удар по болезненному  самолюбию Керенского. Визит его в Гельсингфорс отнюдь не укрепил позиции соглашателей.

Видимо, еще до отъезда министр успел дать определенные указания Ф. М. Онипко — генеральному комиссару

[91]

Временного правительства при командующем Балтийским флотом. Тот явился на очередное заседание Центробалта вместе с вице-адмиралом Максимовым и предложил нам в его присутствии еще раз обсудить и пересмотреть проект временного устава ЦКБФ. Особенно он упирал на пересмотр пункта, в котором говорилось, что без одобрения Центробалта не будет иметь силы ни один приказ, касающийся внутренней и административной жизни Балтийского флота. Дыбенко, а вслед за ним унтер-офицер Силин с эсминца «Самсон» объяснили Онипко, что устав одобрен всеми судовыми комитетами и сейчас не может быть речи о его пересмотре, надо подождать до общефлотского съезда.