Баловень судьбы - [5]

На сей раз это тупик. Тем не менее мне еще остается проделать путь до Парижа. Я складываю свои ролики в «Аронд» и вдруг сознаю, что мне нечем будет заплатить за бензин на обратную дорогу. Лишь ради того, чтобы не быть одному в этом горе, я беру с собой встреченную вечером в кемпинге девушку, которая едет в ту же сторону. Мои ресурсы даже не позволяют мне угостить ее бутербродом. По дороге мы останавливаемся, чтобы наворовать початков кукурузы, которые грызем сырами. В пути мы пытались завязать любовную интрижку, но сердце к этому не лежало. Я пребывал в глубоком отчаянии. Это возвращение в Париж было моим отступлением из России, крахом моих мечтаний, моих надежд… концом всего. Унижением, венчавшим все остальные оскорбления: даже моя спутница ни на секунду не верила, что я кинорежиссер. Правда, в двадцать два года я выглядел на шестнадцать. Напрасно я показывал ей бобины с моим фильмом, она никак не хотела мне верить В ее глазах я выглядел лишь как юный курьер, ответственней за их перевозку.

Хотя и озаренный моей встречей с Пьером Бронберже, 1960 год от начала до конца был черным годом. «Человеческая сущность» принесла мне только ряд унижений и провалов: провал у зрителей, провал у критиков, коммерческий провал. Недолго я думал, прежде чем понять, что установил своеобразный рекорд, сумев снять самый плохой фильм в истории кинематографа. Мне не удалось избежать ни одной из ошибок, характерных для неопытных кинорежиссеров. Во-первых, той, что заключается в желании выразить слишком многое. Во-вторых, находясь одновременно и перед камерой, и за камерой, я делал глупость за глупостью. В конце концов, я уничтожил фильм, включая копии и негатив. Я страшно на себя зол. Я в бешенстве оттого, что ошибся, пусть даже искренне. Как я ненавижу ту искренность, из-за которой сбился на самый худший из возможных путей. Кажется, я превратился в злейшего врага самого себя. И этот разрушительный поступок, я думаю, и продиктовала мне ненависть, направленная на себя самого, желание причинить себе боль, наказать себя за то, кем я стал. Наверное, я был не прав, потому что в определенном смысле «Человеческой сущности» я обязан всем. Для меня этот фильм остался величайшей в мире школой кино. Он научил меня очень многому. Он смирил, успокоил меня, заставил меня стараться понимать, анализировать. Я знаю, что он, несмотря на его исчезновение, останется потрясающим поводом для раздумий. И станет частью того фундамента, на котором будет выстроена фирма «Фильмы 13».

«ЛЕТЯТ ЖУРАВЛИ»

На кухне квартиры на Страсбургском бульваре я нечаянно подслушал разговор моих родителей. Они говорили обо мне, о моем будущем. Время для такого разговора и вправду было самое подходящее, поскольку на следующий день мне предстояло сдавать экзамен на бакалавра. Это решающий этап в жизни каждого человека. Что же касается меня, то упомянутый этап рисковал обернуться тупиком. С детства одержимый кино, я в лицее решительно ничем не блистал. Этим объяснялось естественное беспокойство родителей, особенно матери, которая решила, что я буду адвокатом. В возникновении у нее подобной мысли есть доля и моей Вины. Когда мне, ребенку, взрослые задавали сакраментальный вопрос: «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?», я не осмеливался ответить: «Я хочу стать кинооператором!» Чтобы выглядеть серьезнее, я говорил: «Адвокатом». Разговор на кухне принял трагический оборот. Родители начали обсуждать возможность провала.

— Что будем делать, если он не сдаст? — спросила мать.

— Послушай, если он провалит свой «бак», — ответил отец (пожав плечами), — я куплю ему шестнадцатимиллиметровую камеру, которую он без конца у меня клянчит. И пусть сам выкручивается со своим кино!

Большего и не требовалось, чтобы мое рвение в учебе резко затормозилось. Утверждать, что я провалился сознательно, было бы, конечно, преувеличением. Зато я и пальцем не пошевелил, чтобы получить пресловутый аттестат. Через три дня, поскольку мой провал был подтвержден официально, отец выполнил свое обещание и преподнес мне «ЕТМ 16 mm», о которой я мечтал. При этом приказав мне «выкручиваться». Я лишь этого и ждал. Ждал, мне кажется, всегда. Еще совсем юным я заметил, что все, имеющее отношение к кино, для меня было, так сказать, родным. Когда я ребенком заходил на Блошином рынке к торговцам кинокамерами и фотоаппаратами, некий инстинкт вынуждал меня обращаться с этой техникой так, словно я всегда только этим и занимался, тогда как сам продавец зачастую ничего в ней не смыслил. Я превосходно знал то, чему никогда не учился, хотя мне с величайшим трудом удавалось усваивать школьную программу. С той минуты, как я взял в руки свою первую камеру, я чувствую себя в кинотехнике как рыба в воде.

Однако, ощущая необходимость в профессиональном образовании, я записался в Центр изучения радио и телевидения (им руководил Андре Виньо), где — мне повезло! — при поступлении не требовался диплом бакалавра. Эта школа в основном готовила техников для телевидения, которое бурно развивалось и обещало стать профессией будущего. Я провел там год среди учеников, которые предназначали себя для работы в аудиовизуальных профессиях. В их числе был один парень постарше меня по имени Морис Пиала,