Баллада: Осенние пляски фей - [12]

Приглушенные разговоры тонули в стуке ложек по мискам с хлопьями и скрежете вилок, отделяющих кусочки от жесткой яичницы. Я размешивал хлопья, пока они не превратились в пасту. Во рту еще держался вкус музыки из моего сна.

— Джеймс, если ты поел, мне нужно с тобой поговорить.

Салливан. Большинство преподавателей, живущих на территории колледжа, едят позже в отдельной столовой, подальше от студентов, но Салливан часто завтракает вместе с нами. Его урок — первый, так что неудивительно, что он ест в такую беспросветную рань, да и жены у него нет. Меган, с которой мы вместе ходим на занятия по английскому, насплетничала, будто жена бросила Салливана ради директора корпорации, выпускающей какую-то фигню, — разноцветных пони или что-то вроде этого, — так что другой компании к завтраку у Салливана нет.

— У нас совещание, — ответил я.

Салливан посмотрел на моих соседей. Все те же физиономии: Меган, Эрик, Уэсли, Пол. Все, кроме той, кого я хочу видеть. Она что, уже не может сидеть со мной за одним столом?

— Эй, прихвостни, дадите нам с Джеймсом перемолвиться словечком?

— Он во что-то влип? — прервала длинный монолог о британских ругательствах Меган.

— Не сильнее, чем обычно.

Салливан не стал ждать ответа, а просто подхватил мои хлопья и направился к свободному столу.

— Кажется, меня требует начальство, — пожал я плечами. Приятели без меня скучать не будут — сегодня я тот еще собеседник. — Увидимся на занятиях.

Я подошел к Салливану и сел напротив. Есть пасту из хлопьев мне не хотелось, и я просто наблюдал, как он длинными узловатыми пальцами выковыривает из своего завтрака орехи. В нем все было длинным и каким-то помятым, как будто его высушили в машинке, и надели, не погладив. Вблизи мне стало ясно, что он еще очень молод, даже сорока еще нет.

— Со мной связался твой преподаватель по волынке, — сказал Салливан, укладывая еще один орешек в аккуратную кучку на салфетке. Кучка рассыпалась. — Или, может, правильнее сказать «твой бывший преподаватель»?

Он вопрошающе приподнял бровь, не отрывая глаз от орехов.

— Да, так правильнее, — согласился я.

— Как тебе в нашей школе? — Салливан наконец набрал хлопья в ложку и принялся за еду. Со своего места я слышал хруст: он ел хлопья без молока.

— Все лучше, чем китайские пытки.

Мои глаза сосредоточились на руке, в которой он держал ложку. На одном из узловатых пальцев красовалось широкое металлическое кольцо, испещренное какими-то знаками, тусклое и уродливое, как мой браслет.

Салливан проследил за моим взглядом, посмотрел на мое запястье, затем на свое кольцо.

— Хочешь рассмотреть? — Он положил ложку и начал стаскивать его с пальца.

В ушах у меня запела тошнотворная, неуверенная мелодия, и я увидел, как Салливан падает на пол, встает на четвереньки, и его рвет цветами и кровью.

Я на секунду зажмурился. Когда я открыл глаза, он все еще возился с кольцом.

— Не надо, — я замотал головой, — я не хочу на него смотреть. Пожалуйста, не снимайте.

Сначала сказал, потом подумал, нормально ли это прозвучало. Пожалуй, больше похоже на слова какого-то психа, но Салливан, кажется, не заметил. Правда, кольцо оставил в покое.

— Ты не дурак, — продолжил он. — Я уверен, что ты понимаешь, почему я тебя позвал. Мы — школа музыкального профиля, а ты фактически закончил ее с отличием еще до того, как поступил. Я смотрел твои данные. Ты не мог не знать, что у нас нет преподавателей твоего уровня.

Если я матери не признался, почему я здесь, то первому попавшемуся преподу я тоже не скажу.

— Может, я все-таки дурак?

Салливан покачал головой:

— Я дураков повидал, ты на них не похож.

Я чуть не расплылся в улыбке. А он ничего, молодец.

— Хорошо, предположим, что я не дурак. — Я отодвинул тарелку с хлопьями и облокотился на стол. — Предположим, я знал, что не найду здесь Оби-Вана от волынки. Также ради удобства предположим, что я вам не скажу, зачем я пошел сюда учиться, — если, конечно, мы исходим из того, что у меня была причина.

— Согласен. — Салливан посмотрел на часы и снова поднял глаза на меня. Его взгляд был внимательным, не преподавательским. — Я спросил Билла, что с тобой делать.

Я не сразу вспомнил, что Билл — преподаватель волынки.

— Он сказал, чтобы я просто оставил тебя в покое. То есть дал бы тебе возможность заниматься в то время, когда у тебя назначен урок, и успокоился. Но, по-моему, это — извращение идеи музыкальной школы. Ты согласен?

— Да, есть в этом что-то неправильное, — ответил я. — Не знаю, правда, стал бы я употреблять слово «извращение»…

— Поэтому я решил, что мы назначим тебе занятия по другому инструменту, — перебил Салливан. — Никаких деревянных духовых и язычковых, ты их слишком быстро освоишь. Возьмем гитару или фортепиано. Чтобы ты не за пять минут научился.

— Имейте в виду, — сказал я, — я немного играю на гитаре.

— Имей в виду, — передразнил меня Салливан, — я тоже. Но на фортепиано я играю лучше. А ты?

— Меня вы будете учить?

— Группы пианистов переполнены обычными студентами. Мне жаль твоего времени, поэтому я выделю окно в промежутках между проверкой ваших кошмарных сочинений, чтобы заниматься с тобой. А ты добавишь фортепиано в список своих музыкальных умений. Если ты не против.