Баллада о птице - [6]
Невозможно было не сталкиваться раньше в толчее коридоров маленькой школы, тем более, что потом мы оказались за одной партой во время какой-то общешкольной олимпиады, но это - позже, а вот первая встреча стоит отдельного проявления среди ускользающих видений.
Глава 4
Были ли тогда шлягеры в строгом смысле этого понятия, или было навязывание одобренной "сверху" песенки и поведение считать ее шлягером, но эта песня с принятым в то время бессловесным припевом на "лай-ла, лай-ла-ла-ла-ла-ла-ла-лам"
и т. д. навязла в зубах несмотря даже на, а может и благодаря, присутствию хоть и отдаленному, но явному, духа настоящего, коснувшегося сотворивших ее.
"Ты помнишь, плыли в вышине, и вдруг погасли две звезды?
И лишь теперь понятно мне, что это были я и ты."
При всей убогости сего опуса искренность певца поднимала эти строчки до удобоваримого варианта перепева неузнанного еще тогда имени повторимого звездного у отца века серебряного, нам неизвестного, и суррогат этот нами воспринимался как вполне соответствующий теме, как это ни забавно, астрономо-космогонического доклада, который я, как лучший познаватель физики среди десятых классов, приготовил для прочтения девятиклассникам, и было в этих строчках неказистых корявое знамение нам с тобой, иное отражение которого можно было усмотреть в тексте и положениях самого доклада, где я, не смущаясь ненадежностью источников, бывших наверняка не менее чем третьей производной от первоисточников, довольно внятно изложил свои откуда-то взявшиеся взгляды на процессы возникновения, развития и умирания звезд, особо остановившись почему-то на двойных звездах и так называемых черных дырах.
От текста доклада меня унесло сразу, поскольку текста, как такового, и не было, а был ряд тезисов, и среди бреда, несомого мной в неожиданно внимательной тишине вашего класса, я понял, что сейчас сумею объяснить что-то, что явится очень важным не только для меня, но и для тебя, узнанной мною сразу и несомненно, и бредовость же песенки этой из не выключенного в лаборантской репродуктора лишь подтвердила безошибочность узнавания и верность понимания важности того, что мне предстояло сказать.
Гораздо позже, когда уже было совсем и незачем, по поводу иному, всплыло нечто подобное: два взаимонаправленных зеркала создают иллюзию бесконечности; - но тогда - я - замер, пытаясь облечь в слова невыразимость картины ли, процесса ли превращения двойной звезды в черную дыру и весь ужас обреченности напарницы, потерявшей пару, замкнувшуюся саму на себя, схлопнувшуюся в коллапс, и невозможность избежать поглощения этим провалом во времени и пространстве твоего живого еше звездного тела. И то внепространство и вневремя, которого избежать уже не удастся. Дрожь и трепет мои почувствовали все в классе, поняв, что происходит здесь далеко уходящее за границы школьной псевдолекции, и ты тоже что-то начала понимать, и взгляд твой наполнился ужасом предстоящего нам взаимопоглощения, и тогда бы нам понять всю необходимость бежать, бежать, бежать, потому как говоря о варианте взаимного превращения двух звезд двойной звезды в черные дыры и их взаимопоглощении, я говорил о нас с тобой, и пот холодный уже зарождался на спине, но все вернулось в класс благодаря однокласснику, ассистировавшему мне, напомнившего нерасслышанной мною репликой о невсамделишности происходящего.
И лишь все тот же бессловесный припев полузабытого нынче шлягера, закрывший своей надрывностью от возможности услышанности плач Птицы, сплетавшийся с ним, напоминал о грозных силах предвестья нашей с тобой судьбы, которой еще можно было избежать, силах, почти вызванных к жизни этой просвещенческой затеей наших педагогов.
Глава 5
Перебирание воспоминаний не приводит к пониманию истинной картины хотя бы в силу произвольности возникновения их расположенности мозаикой, лишь случайно воссоздающей контур реальности, о которой хотелось бы сказать: бывшая, минувшая, - но вглядевшись в изменяющееся дробление картин, тут же становящихся новым воспоминанием, изменяющим все вспомненное ранее, уверяешься, что реальность эта продолжается, и безнадежна попытка вырваться вовне этого потока. Остается только надеяться, что верной является уверенность пусть не в истинности, но в материальности щелков на переливчатой ткани этой, которые неизменно остаются вкрапленными пусть бессистемно, но достаточно устойчиво.
И плетется сеть от узелка к узелку. И попадаются в сеть эту все новые и новые тени, и все явственней проступает контур того, что могло бы придать окончательность и завершенность узору, но - не исчезнет ли сразу, спившись с травой и водой столь старательно ткавшееся полотно, и не превратится ли старательный ткач полотна узорчатого в материализацию возникшего из контура нового воплощения себя самого, обреченного на ненахождение окончательной своей формы, за обретение которой возможна лишь одна - цена - вполне доступная любому, возжелавшему расплатиться. Но что ему будет с того?
Ни упреком единым не потревожу гладь твоего лица, неувядшего для нас. оставшихся в блаженном неведении друг друга, и может, лишь потому так больше и не возникших взаимно при абсолютной простоте проявления в жизни друг друга.
В каждом произведении цикла — история катарсиса и любви. Вы найдёте ответы на вопросы о смысле жизни, секретах счастья, гармонии в отношениях между мужчиной и женщиной. Умение героев быть выше конфликтов, приобретать позитивный опыт, решая сложные задачи судьбы, — альтернатива насилию на страницах современной прозы. Причём читателю даётся возможность из поглотителя сюжетов стать соучастником перемен к лучшему: «Начни менять мир с самого себя!». Это первая книга в концепции оптимализма.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.