Баллада о Любви - [30]

1975

Баллада о детстве

Час зачатья я помню неточно, —

Значит, память моя — однобока, —

Но зачат я был ночью, порочно

И явился на свет не до срока.

Я рождался не в муках, не в злобе, —

Девять месяцев — это не лет!

Первый срок отбывал я в утробе, —

Ничего там хорошего нет.

          Спасибо вам, святители,

          Что плюнули да дунули,

          Что вдруг мои родители

          Зачать меня задумали —

          В те времена укромные,

          Теперь — почти былинные,

          Когда срока огромные

          Брели в этапы длинные.

          Их брали в ночь зачатия,

          А многих — даже ранее, —

          А вот живет же братия —

          Моя честна компания!

Ходу, думушки резвые, ходу!

Слова, строченьки милые, слова!..

В первый раз получил я свободу

По указу от тридцать восьмого.

Знать бы мне, кто так долго мурыжил, —

Отыгрался бы на подлеце!

Но родился, и жил я, и выжил, —

Дом на Первой Мещанской — в конце.

          Там за стеной, за стеночкою,

          За перегородочкой

          Соседушка с соседушкою

          Баловались водочкой.

          Все жили вровень, скромно так, —

          Система коридорная,

          На тридцать восемь комнаток —

          Всего одна уборная.

          Здесь на зуб зуб не попадал,

          Не грела телогреечка,

          Здесь я доподлинно узнал,

          Почем она — копеечка.

…Не боялась сирены соседка

И привыкла к ней мать понемногу,

И плевал я — здоровый трехлетка —

На воздушную эту тревогу!

Да не все то, что сверху, — от Бога, —

И народ «зажигалки» тушил;

И, как малая фронту подмога —

Мой песок и дырявый кувшин.

          И било солнце в три ручья

          Сквозь дыры крыш просеяно,

          На Евдоким Кирилыча

          И Гисю Моисеевну.

          Она ему: «Как сыновья?»

           «Да без вести пропавшие!

          Эх, Гиська, мы одна семья —

          Вы тоже пострадавшие!

          Вы тоже — пострадавшие,

          А значит — обрусевшие:

          Мои — без вести павшие,

          Твои — безвинно севшие».

…Я ушел от пеленок и сосок,

Поживал — не забыт, не заброшен,

И дразнили меня: «Недоносок», —

Хоть и был я нормально доношен.

Маскировку пытался срывать я:

Пленных гонят — чего ж мы дрожим?!

Возвращались отцы наши, братья

По домам — по своим да чужим…

          У тети Зины кофточка

          С драконами да змеями,

          То у Попова Вовчика

          Отец пришел с трофеями.

          Трофейная Япония,

          Трофейная Германия…

          Пришла страна Лимония,

          Сплошная Чемодания!

          Взял у отца на станции

          Погоны, словно цацки, я, —

          А из эвакуации

          Толпой валили штатские.

Осмотрелись они, оклемались,

Похмелились — потом протрезвели.

И отплакали те, кто дождались,

Недождавшиеся — отревели.

Стал метро рыть отец Витькин с Генкой, —

Мы спросили — зачем? — он в ответ:

«Коридоры кончаются стенкой,

А тоннели — выводят на свет!»

          Пророчество папашино

          Не слушал Витька с корешом —

          Из коридора нашего

          В тюремный коридор ушел.

          Да он всегда был спорщиком,

          Припрут к стене — откажется…

          Прошел он коридорчиком —

          И кончил «стенкой», кажется.

          Но у отцов — свои умы,

          А что до нас касательно —

          На жизнь засматривались мы

          Уже самостоятельно.

Все — от нас до почти годовалых —

«Толковищу» вели до кровянки, —

А в подвалах и полуподвалах

Ребятишкам хотелось под танки.

Не досталось им даже по пуле, —

В «ремеслухе» — живи не тужи:

Ни дерзнуть, ни рискнуть, — но рискнули

Из напильников делать ножи.

          Они воткнутся в легкие,

          От никотина черные,

          По рукоятки легкие

          Трехцветные наборные…

          Вели дела обменные

          Сопливые острожники —

          На стройке немцы пленные

          На хлеб меняли ножики.

          Сперва играли в «фантики»,

          В «пристенок» с крохоборами, —

          И вот ушли романтики

          Из подворотен ворами.

…Спекулянтка была номер перший —

Ни соседей, ни Бога не труся,

Жизнь закончила миллионершей —

Пересветова тетя Маруся.

У Маруси за стенкой говели, —

И она там втихую пила…

А упала она — возле двери, —

Некрасиво так, зло умерла.

          Нажива — как наркотики, —

          Не выдержала этого

          Богатенькая тетенька

          Маруся Пересветова.

          Но было все обыденно:

          Заглянет кто — расстроится.

          Особенно обидело

          Богатство метростроевца.

          Он дом сломал, а нам сказал:

          «У вас носы не вытерты,

          А я, за что я воевал?!» —

          И разные эпитеты.

…Было время — и были подвалы,

Было дело — и цены снижали,

И текли куда надо каналы,

И в конце куда надо впадали.

Дети бывших старшин да майоров

До ледовых широт поднялись,

Потому что из тех коридоров,

Им казалось, сподручнее — вниз.

1975

Случай на таможне

В. Румянцеву

          Над Шере —

                             метьево

          В ноябре

                         третьего —

          Метеоусловия не те, —

          Я стою встревоженный,

          Бледный, но ухоженный,

          На досмотр таможенный в хвосте.

Стоял сначала — чтоб не нарываться:

Ведь я спиртного лишку загрузил, —

А впереди шмонали уругвайца,