Баллада о краденой памяти - [24]

Князь тяжело шагнул за порог высоких резных дверей в комнаты Этли. Сестра усадила его на высоком табурете и с тревогой посмотрела в суровое лицо:

— Ну что?

Князь вздохнул:

— Он говорит, что его враг будет лишен памяти.

— Лишен памяти?! — Этли подняла непонимающе глянула в глаза Халрику и тут же потупилась, — За что? И зачем нужен ты, если его враг и так беспомощен?

Князь поморщился:

— То, что было им сказано, не для твоих ушей, сестрица. Он будет один. Без памяти, а значит, не очень опасен. И пока он не будет помнить о своих свойствах, я должен уничтожить его. Конечно не сам. В общем, все достаточно неблагородно, чтобы отказаться от такого грязного предложения, но к стыду своему я дал слово. И я должен сдержать его. Это та цена, которой я плачу за уничтожение Диких Орд.

Помолчал. Этли осторожно погладила шрам на его руке, еще не заросший кожей, покрытый бурой ссохшейся коркой. Короста, достаточно еще свежая, растрескалась и немного кровоточила, но князь не обращал внимания на это. Он скривился и пробормотал:

— Сегодня этот пятнистый казался самим повелителем ада. Он так торжествовал, как будто ему подарили десяток лучших торговых городов, потирал руки, высказывая свои гнусные соображения о том, как мне лучше, изощреннее травить искалеченного человека наподобие зверя на охоте. И я слушал его, говоря себе: "это чужак". Мне постоянно приходилось себе напоминать, что это чужак.

Вскинул глаза:

— Потому что иначе я непременно вызвал бы его на поединок! Я — князь, правитель, воин, но я не палач!

Глаза потухли:

— Вот только я дал слово. И ради подданных я куплю мир моей стране жизнью этого существа, кто бы оно ни было. И не смей меня упрекать тем, что скоро произойдет. К счастью, ты этого не увидишь. Я отдаю тебя на время под защиту Барону Белой Цитадели. Ты уезжаешь завтра, сестра. Прими это без упрека. Я хочу, чтобы с тобой ничего не случилось, если твое пророчество сбудется. Оно уже начало сбываться — ведь ты не видела его противника, так? Он предпочитает наблюдать издалека, как мои воины расправляются с безоружным и беспомощным человеком.

Этли удивленно спросила:

— Но если он так могуществен, чтобы лишить своего врага и оружия, и памяти -то почему он так боится его?

— Потому, что он слабее. Он просил богов помочь ему, и боги, получив свое, согласились помочь. И еще он опасается, что увидев своего врага, это существо вновь обретет память.

Этли задумалась, опустив головку. Чуть позже с видом человека, нашедшего отгадку трудной задачи, вздернула нос и озорно улыбнулась:

— А скажите мне, правитель Миррор, каковы ваши отношения с Герцогом Гуланайном?

Князь озадаченно посмотрел на сестру:

— Будто не знаешь. Плохие. На грани войны.

— Ну а если этого твоего человека тайно провезти через Равнину и оставить в владениях Гуланайна? Ты же не можешь преследовать его на чужой территории. И уж конечно ты потребуешь от герцога изловить этого нечеловека! И он, конечно, любезно согласится, но и пальцем не пошевелит причинять зло твоему врагу, не так ли?

Халрик вздохнул:

— Шито белыми нитками. Но в твоей мысли что-то такое есть... Пожалуй, я посоветуюсь со старым интриганом Канхаром. У тебя есть какие-то просьбы перед поездкой к Белому Барону?

Этли хитро посмотрела на брата:

— Ну разве только две. Во-первых, не посылать со мной половину твоего войска, ведь все обходятся и двумя десятками солдат, а во-вторых, чтобы я могла хоть немного распоряжаться свитой. Дай мне хоть раз почувствовать себя знатной госпожой, князь!

Халрик рассмеялся, потрепал сестренку за нос:

— Хорошо. Считай, что твои просьбы уже выполнены.

8. Одноглазый вор.

Этли выехала за пределы замка Боридов всего во второй раз. Первого раза она почти не помнила, тогда она еще мало что понимала. Но на этот раз, когда двое воинов впереди кричали: "Дорогу благородной Этли", а люди падали ниц, она не столько смотрела на спины, сколько пожирала глазами дома и поля, и все казалось ей необычным, новым, полным цвета, звука, непривычные запахи пробивались через пологи экипажа, покачивающегося на неровностях дороги...

Даже горечь будущих бед словно полиняла на этом празднике жизни. В первый раз она приказала остановиться, когда они поравнялись о чужеземным караваном, и с удовольствием рассматривала странные желтые одежды смуглых торговцев, и милостиво приняла в подарок от них душистые фрукты неизвестного в Миррор вида, кисло-сладкая тающая мякоть которых привела ее в восхищение. Также она купила у торговцев ослепительно красивое ожерелье из пронзительно-желтых, искрящихся на свету камней молгу и небольшой, но очень острый кинжал в богато отделанных металлом белых костяных ножнах. Когда ее процессия двинулась дальше, она до самого обеда любовалась своими покупками. И совсем было хотела прицепить кинжал и своему расшитому серебром широкому поясу, как глава охраны, деликатно кашлянув, объяснил, что этого делать никак нельзя.

— Почему это'? — возмутилась она, глядя на ласково улыбающегося старого, поседевшего в битвах воина. Он смущенно объяснил:

— Видите ли, высокородная, ведь это не просто красивый кинжал. Это — Нож Мести. Если его прицепит кто к поясу, так только спереди. Но это может сделать только мужчина. Это значит, что человеку нанесли смертельное оскорбление, и только кровь обидчика смоет позор. Его одевают только перед поединком чести.. А женщина может разве что подать его мужчине, и если тогда он не может постоять за женщину, неважно, кто он, кому нужно отомстить, и кто она, то только перерезанное этим же ножом собственное горло избавит от позора. Ну а коли он поединок выиграет... Хм, то женщина не должна ему ни в чем отказывать, что бы он не просил в уплату. Так что коли позволите дать совет, то положите вы его куда-нибудь в сундучок на самый-самый крайний случай. И лучше бы обходилось без него. Вы уж, пожалуйста, не показывайте его кому попало. Нож Мести все узнают, а потом выяснится, к кому вы поехали и может быть... Хмм, неловко, — окончательно смешался старик. Этли кивнула: