Баллада о краденой памяти - [16]

Наступила тишина, которую нарушали лишь удары звонких капель да дыхание людей. Колдун пошевелился:

— Ты ждешь ответа? Сейчас я не готов ответить тебе. Может быть, мне прийдется выбрать смерть, кто знает?

— Даю тебе пять минут на раздумье,— отрывисто сказал князь, поставил на пол перед собой крошечные песочные часы, — Я так привык. И кто ты такой, чтобы указывать князю?

Колдун неожиданно расхохотался, и стоящий неподалеку от того угрюмый монах покрепче взял в руку тяжелые каменные четки. Неожиданно любезным тоном юркий человечек сказал:

— Пять минут, говоришь ты? Но я могу побеспокоить своего хозяина не всегда, и не всегда он отвечает сразу. И еще мне необходимы две вещи: плотно поесть, чтобы набираться сил, да нужен мой мешок с колдовским имуществом. Без него я не смогу обратиться к силам, необходимым для твоего дела. А если потребуется что— то там еще, так пустяки, которые нетрудно отыскать и в осажденном городе. Ага, вот уже и еду несут...

Колдун выхватил из рук монаха котелок с похлебкой, ложку и стал шумно хлебать горячий мясной отвар. Князь отвел глаза. Только суровое воспитание мешало ему сейчас повернуться и уйти, прекращая унижение. Только с детства внушенная ответственность за других людей, оказавшихся сейчас под угрозой страшной смерти принуждала смирять гордость и самолюбие. Скоро безобразное чавканье прекратилось, раздалось бульканье княжеской фляги, затем колдун вздохнул, почесался и пробормотал:

— Негоже, конечно, появляться перед моим Владыкой в эдаком затрапезном виде, ну да ладно. Как только принесут мой гадательный мешок, я попробую вызвать его. Да вели, князь, чтоб принесли тебе кресло, коли хочешь смотреть, дело-то небыстрое. Хорошо, если к утру управимся...

— Господин! Господин! — прервал колдуна крик, — Они идут на штурм!

— Поговорим позже. Сейчас мое место среди воинов, — бросил юноша, повернулся на каблуках, — В пище и прочих человеческих нуждах не отказывать .

— Что же, в долгу не останусь! — услышал он колдуна и тут же забыл о нем, почти бегущий обратной дорогой навстречу гари, звону оружия, завыванию остервенело лезущих в разбитые ворота кочевников, облачаясь по дороге в доспехи, с которыми ожидали его сестры у дверей Главной башни, выхватил меч, и неведомая прежде сила потекла от старинной рукояти, увлекая в самое пекло боя. Незнакомым хриплым и страшным голосом заревел старинную боевую песню. Время стало подобным воде, и воздух стал упруг и неподатлив, и люди двигались в густом сиропе времени, с напряжением погружая друг в друга медлительное оружие. Не одна голова в косматой остроконечной шапке поднялась в воздух, медленно кувыркаясь и поливая окружающих алыми шариками крови, прежде чем княжеские воины воспрянули духом, а в белесые глаза людей Диких Орд проник ужас. И захохотал князь, глядя в расширяющиеся все больше глаза своих врагов.

2. Френдхауз.

— Чудесная пора, — сказал невысокого роста длинноногий парень через пятиметровое ледяное зеркало замерзшей речки другому, рослому, лениво подергивающему маленькую зимнюю удочку, сидя на алюминиевом по виду контейнере.

Странная одежда, слишком тощая для тридцатиградусного крещенского мороза, абсолютно не беспокоила их. Только внимательно приглядевшись, можно было увидеть чуть искрящиеся пузыри, охватывающие почти по-домашнему одетых рыбаков, одних на подметенном недавней поземкой речном льде.

Одеяния составляли смесь веков и народов — долговязый и рыжий юноша носил джинсы, застиранные почти до естественного цвета их материала, странные, словно приклеенные к ногам короткие сапожки из дырчатой очень тонкой и мягкой кожи и черный, видавший виды халат, с шитыми когда-то золотом, но уже сильно испорченными долгой ноской и небрежным обращением изображениями китайских драконов. На вид ему можно было дать лет восемнадцать — девятнадцать, но жесткие складки у рта и твердый взгляд намекали на перенесенные испытания. Или на куда больший возраст. Он неторопливо положил свою удочку возле лунки, распахнул халат, из-под которого показался такой же черный заношенный свитер с остатками выпуклого изображения парусника, пошарил в нагрудном кармане:

— Пятый день ни одной шелудивой рыбешки. Слышь, Дэви, что дома будем врать? Или опять подсунем свежемороженую из гастронома?

Они расхохотались, вспоминая проделку. Тощий, на взгляд выглядящий примерно на год моложе Дэви пробормотал:

— Дважды не пролезет. Ты же знаешь мою вторую жену.

Добавил, глядя на достающего бело-зеленую коробочку приятеля:

— Опять Salem? Я ж тебе сто раз говорил, что это бабские сигареты!

Вытащил из воздуха длинную черную сигару, откусил кончик, выплюнул, проследил как он долетел до пузыря силового поля и исчез в неяркой вспышке:

— Кури мампасайские, вот где и вкус, и цвет, и запах. Да и кайф.

— Весь дом ими провонял, — не остался в долгу приятель, — Спасу от тебя нет вовсе никакого. Все стены прокоптил. Послушай, а может это корабельные приколы? Взяли и перекинули на время нашего увлечения зимним ловом всю рыбу в соседнюю речку?

— С них станется. Но навряд ли. Они скорее бы наоборот какое-нибудь чудище тут поселили. Крокодила, например, — Дэви задумчиво погонял в лунке пальцем волну, поднял поблескивающие контактными линзами глаза на приятеля: