Баллада о большевистском подполье - [21]
Нашу партию в годы подполья невозможно представить себе без Владимира Ильича. Но ее нельзя представить себе и без Надежды Константиновны.
В том разделении труда, которое сложилось у них с Владимиром Ильичем в годы создания партии, Надежда Константиновна взяла на себя кропотливую, незаметную, но необходимейшую работу: поддержку связи с Россией, с русским подпольем, с товарищами по партии. По выражению Пантелеймона Николаевича Лепешинского, Надежде Константиновне принадлежала в этом деле роль «всевидящего ока».
Изо дня в день, а порой и из ночи в ночь, склонившись над столом, Надежда Константиновна разбирала, шифровала, расшифровывала почту из России и в Россию.
Если письмо шло почтой, обычно писался так называемый «скелет» — невинное письмо с рассказом о всяческих домашних происшествиях. Нина выходит замуж, бабушка сломала ногу, дядя Петр Иванович купил имение, Анна Федоровна поссорилась с Феоктистой Павловной. А между строками «скелета» специальным химическим составом вписывался невидимый зашифрованный текст, проступавший, если письмо прогладить утюгом или нагреть над лампой.
При шифровке вместо букв употреблялись цифры. Ключом шифра чаще всего бывало какое-нибудь литературное произведение. Так, в переписке с Еленой Дмитриевной Стасовой основой для шифра служила басня Крылова «Дуб и Трость», в которой, несмотря на небольшие ее размеры, имеются все буквы русского алфавита. В переписке с Николаем Эрнестовичем Бауманом — песня «Есть на Волге утес…». Для казанской группы «Искры» ключом служила поэма Некрасова «Размышления у парадного подъезда», для харьковской — лермонтовский «Мцыри».
Как бы ни была занята Надежда Константиновна, она даже в самые деловые письма умела внести свою особенную теплоту, ласку, юмор.
Жилось и работалось им с Владимиром Ильичем трудно до предела. «Нет ни сапог, и ни сантима в кассе… Каждую минуту нам угрожает полное банкротство, — писала она. — Ох, и другу, и недругу закажу ехать за границу!»
Все это так. Но партия растет, рабочее движение ширится. «У нас настроение теперь бодрое, рабочее, — пишет она. — Работа закипела, и мы не сомневаемся в успехе».
Побывавшая у Крупской по партийному поручению Е. К. Замысловская на вопрос жившей в эмиграции работницы-большевички Геси Глинской о том, какой ей показалась Надежда Константиновна, ответила, что она ее очаровала.
— Я много слышала о ней хорошего. Но она превосходит все, что о ней можно сказать.
Геся ликовала. Ее огромные глаза на некрасивом, измученном лице сияли. Она твердила:
— Скажите, почему такую любовь к человеку нельзя высказать словами? Ведь многие так очарованы этой удивительной женщиной, но, наверно, никто, никогда не посмеет ей об этом сказать.
— Я думаю, — сказала ей Замысловская, — что самое глубокое чувство, самая огромная любовь всегда целомудренно молчаливы..
Получение письма от Ленина, от Надежды Константиновны было для работников российского подполья величайшей радостью.
«Дорогие и славные! — писал им из России агент „Искры“ Иван Иванович Радченко. — Не получая от вас писем, делается грустно… Ваши письма, какие бы ни были, приносят с собой для меня бодрость».
Рассказывая об этих письмах, Глеб Максимилианович Кржижановский говорил: «Каждый из нас вспоминает, как подбадривали нас эти записки и письма… Всегда здесь было кое-что идущее от самой Надежды Константиновны — такое простое, дружеское и вникающее. И мир революционных подпольщиков никогда не вычеркнет этого из своей благодарной памяти».
Особенно велика была роль этих писем в период подготовки II съезда партии.
К тому времени, когда его созыв сделался самой, самой и самой главной задачей, русское подполье было буквально обескровлено массовыми арестами. Особенно сильные опустошения произвели аресты 1902 года: провалился транспорт, провалились типографии, многие организации «Искры» были вырваны с корнем, их участники оказались за тюремной решеткой или в сибирской ссылке.
«Наступили тяжелые времена, — писала Н. К. Крупская в составленном ею отчете „Искры“ II съезду партии. — Но у членов вновь образовавшейся организации „Искры“ был громаднейший запас свежих сил и энергии, горячая преданность делу, письма их проникнуты страстной жаждой кипучей деятельности».
Вся тяжесть подготовки съезда в России легла на плечи немногочисленных агентов «Искры». В большинстве своем это были люди, бежавшие из тюрьмы и ссылки либо только что выпущенные «на волю». Их фотографии, оттиски пальцев, подробное описание наружности хранились в охранке и жандармском управлении. Нет нужды объяснять, как трудно было им скрываться.
Аресты следовали за арестами. Исключительно тяжелое положение создалось в Москве. На протяжении пяти лет ни одной организации не удалось держаться более трех — шести месяцев. Едва возникал какой-либо кружок, как все его участники подвергались аресту и высылке. Можно было заранее предсказать, что любая подпольная группа в течение самого короткого срока падет под ударами охранки. Был даже случай, когда московский комитет «искровцев» просуществовал всего… полтора часа.
Причиной тому была деятельность нескольких крупных провокаторов, и в первую голову знаменитой провокаторши Серебряковой, которую в охранном отделении звали то исполненным жандармским уважением именем «Дама-Туз», то умилительным именем «Мамочка». Под видом этакой доброй, заботливой дамы, всем сердцем болеющей за каждого арестовываемого и преследуемого полицией и всегда готовой оказать революции любую услугу, она выведывала фамилии, адреса и явки и передавала все это охранке.
