Балкон в лесу - [50]

Шрифт
Интервал

— Прямо в пасть! — сжав зубы, тявкнул Гуркюф и с неистовым, содрогающимся треском мотоцикла, трогающегося с места в тесном гараже, выпустил в обломки половину обоймы.

В кружках бинокля сиденье за разлетевшимся в пыль лобовым стеклом казалось пустым, но из-за торчащих ветвей лесосеки его нельзя было разглядеть отчетливее. Что до остального, то даже беглый взгляд снимал все вопросы: машина была мертва, как может быть мертв человек; уже слившаяся с дикими травами, потертая, истрепанная, бледная, будто обесцвеченная пылью от разбитого лобового стекла, — она выглядела так, словно ее упаковали в паутину. От бойни у Гранжа вспотели ладони; холодными тисками сдавливало затылок; рядом с собой он чувствовал терпкий, новый смрад, исходивший от потной куртки Эрвуэ. В носу резко щипало от запаха пороха; значит, штампы не лгали — он был пьянящий.

— Пойди посмотри. — бросил Гранж Оливону. — По тоннелю и подлеском. Мы прикроем.

Перезарядив орудие, они молча следили за силуэтом Оливона, пробиравшегося между ветвей Он шел ужасающе медленно: так и хотелось подтолкнуть его рукой. Воздух теперь был свежее; солнечные пятна на дороге угасали одно за другим. Вновь воцарившаяся тишина была окаменевшей тишиной, которая следует за хлопком пощечины: чувствовалось, что где-то, перед тем как взорваться, накапливалась смертельная доза чудовищного холодного гнева.

«Не то чтобы это означало „мы будем убиты“, — подумал Гранж, смочив языком сухие десны. — Забавно, скорее это похоже на „мы будем наказаны“».

В бинокль он увидел, как Оливон выпрыгивает из-за задней части грузовика и бежит по дороге к блокгаузу.

— Их там двое, — сказал он, задыхаясь. — Молодые.

Он бросил на ящик с патронами две пары серо-зеленых погон, два громоздких револьвера старой модели и несколько светло-серых плиток, похожих на упаковочный картон: ржаные knackebrot, которые похрустывали с пресным, кисловатым привкусом во рту, — грустная пища.

— Нет, — добавил он, чуть сконфуженно, — документов не было.

— А что за груз?

— Похоже, послужные списки, господин лейтенант, — Оливон смутился. — Полные ящики послужных списков.

Он добавил вполголоса:

— Там их, наверное, на целую дивизию.

Они озадаченно переглянулись.

— Черт возьми! — вырвалось наконец у как громом пораженного Эрвуэ.

Темный пугающий призрак святыни начинал вдруг вырисовываться посреди леса, выплывая из недр казармы: они подняли руку на таинство. Последствия будут непредсказуемы.

Откупорив бутылку из неприкосновенного запаса, они вновь заняли свой пост. Атмосфера теперь была тяжелой, красное вино давило им на желудки. Холодный и едкий запах пороха притуплялся, оседая на влажные стены бетонного блока. Последняя косая солнечная дорожка взобралась на лесосеку слева от просеки, погасла, и вся перспектива вмиг опрокинулась в зябкий вечерний сумрак. Затем снова, неторопливо, как поздно пробуждающееся осиное гнездо, у отдаленного зубца дороги раздалось повторное жужжание. И на этот раз мороз пробежал по их спинам. Невидимое жужжание наводняло вечер — сами леса вокруг, казалось, становятся небезопасными, враждебными, начинают кишмя кишеть всеми своими потайными тропами.

Шум мотора затих еще до того, как достиг хребта, но почти тотчас же его сменил другой. На невидимом участке дороги, за коротким подъемом, началась и уже не смолкала — то усиливаясь, то ослабевая — язвительная перекличка жужжащих моторов.

— Возможно, они наладили объезд через лес. Наверняка они наладили объезд через лес…

Гранж прислушивался, глупо, отчаянно пытался убедить себя, что жужжание сворачивает влево. Вдруг, со всего маху, по бетону хлестанул тяжелый, резкий град, и Гранж, смотревший в амбразуру, внезапно увидел, как сквозь ветви поднимается от земли и безудержно, с когтистым отчаянным мяуканьем распускается букет светлячков.

— Бог мой! — произнес Оливон бесцветным голосом. — Трассирующие пули…

И вновь в бетонном блоке наступила тишина, в которой раздавалось лишь прерывистое, напоминающее о хлеве сопение носов.

— Дай очередь! — нервно бросил Гуркюфу Гранж.

Гуркюф тряхнул головой. С жалким видом старой клячи он колдовал против света возле своего ручного пулемета.

— Не видно!..

Голос был по-детски ноющий, испуганный.

— По лесосеке, в самую чащу. Пли!

Он не успел. Мрачный удар, отозвавшийся в самой груди, волной сухого бризантного взрыва обрушился на блокгауз, сопровождаемый каскадами мелких позвякиваний разбитого стекла. Мешки с землей, закупоривавшие амбразуру, разом обвалились, образовав брешь, которая грязной, зловещей белизной высветила все нутро бетонного блока. И последнее, что увидел Гранж в брызнувшем свете голого дня, был Эрвуэ; побледневший, он очень медленно, шаг за шагом отступал к задней стене, словно насильно увлекаемый за плечи ангелом.

— Не пора ли с…

«Это внутри! — подумал Гранж. — Нет, снаружи… Нет, внутри». Дыма было не так много. От довольно резкого шлепка плетью, стеганувшей его по икре и по верхней части бедра, он стал инстинктивно сползать на землю, почти вяло, как боксер, который поплыл после нокаутирующего удара в голову. Насколько серьезно его задело, он не чувствовал. Сквозь цементную пыль, от которой першило в горле, он смотрел вверх на сероватый свод бетонного блока, весь искромсанный, как от ударов киркой, меж прямолинейных заусенцев более светлых круглых выбоин. Он испытывал одно лишь ощущение пустоты в голове и прохлады на висках, являвшееся почти притягательной гранью обморока, и — уже по ту сторону расслабленность, легкость, ощущение перевернутой страницы и завершенного дня.


Еще от автора Жюльен Грак
Побережье Сирта

Жюльен Грак (р. 1910) — современный французский писатель, широко известный у себя на родине. Критика времен застоя закрыла ему путь к советскому читателю. Сейчас этот путь открыт. В сборник вошли два лучших его романа — «Побережье Сирта» (1951, Гонкуровская премия) и «Балкон в лесу» (1958).Феномен Грака возник на стыке двух литературных течений 50-х годов: экспериментальной прозы, во многом наследующей традиции сюрреализма, и бальзаковской традиции. В его романах — новизна эксперимента и идущий от классики добротный психологический анализ.


Замок Арголь

«Замок Арголь» — первый роман Жюльена Грака (р. 1909), одного из самых утонченных французских писателей XX в. Сам автор определил свой роман как «демоническую версию» оперы Вагнера «Парсифаль» и одновременно «дань уважения и благодарности» «могущественным чудесам» готических романов и новеллистике Эдгара По. Действие романа разворачивается в романтическом пространстве уединенного, отрезанного от мира замка. Герои, вырванные из привычного течения времени, живут в предчувствии неведомой судьбы, тайные веления которой они с готовностью принимают.


Сумрачный красавец

"Сумрачный красавец"-один из самых знаменитых романов Жюльена Грака (р. 1910), признанного классика французской литературы XX столетия, чье творчество до сих пор было почти неизвестно в России. У себя на родине Грак считается одним из лучших мастеров слова. Язык для него — средство понимания "скрытой сущности мира". Обилие многогранных образов и символов, характерных для изысканной, внешне холодноватой прозы этого писателя, служит безупречной рамкой для рассказанных им необычайных историй.


Рекомендуем почитать
Ирина

Устои строгого воспитания главной героини легко рушатся перед целеустремленным обаянием многоопытного морского офицера… Нечаянные лесбийские утехи, проблемы, порожденные необузданной страстью мужа и встречи с бывшим однокурсником – записным ловеласом, пробуждают потаенную эротическую сущность Ирины. Сущность эта, то возвышая, то роняя, непростыми путями ведет ее к жизненному успеху. Но слом «советской эпохи» и, захлестнувший страну криминал, диктуют свои, уже совсем другие условия выживания, которые во всей полноте раскрывают реальную неоднозначность героев романа.


Батурино – гнездо родное

Посвящается священническому роду Капустиных, об Архимандрите Антонине (Капустина) один из рода Капустиных, основателей и служителей Батуринского Преображенского храма. На пороге 200-летнего юбилея архимандрита Антонина очень хочется как можно больше, глубже раскрывать его для широкой публики. Архимандрит Антонин, известен всему миру и пришло время, чтобы и о нем, дорогом для меня, великом батюшке-подвижнике, узнали и у нас на родине – в России-матушке. Узнали бы, удивились, поклонялись с почтением и полюбили.


Семейная трагедия

Дрессировка и воспитание это две разницы!Дрессировке поддается любое животное, наделенное инстинктом.Воспитанию же подлежит только человек, которому Бог даровал разум.Легко воспитывать понятливого человека, умеющего анализировать и управлять своими эмоциями.И наоборот – трудно воспитывать человека, не способного владеть собой.Эта книга посвящена сложной теме воспитания людей.


Рисунок с уменьшением на тридцать лет

Ирина Ефимова – автор нескольких сборников стихов и прозы, публиковалась в периодических изданиях. В данной книге представлено «Избранное» – повесть-хроника, рассказы, поэмы и переводы с немецкого языка сонетов Р.-М.Рильке.


Квон-Кхим-Го

Как зародилось и обрело силу, наука техникой, тактикой и стратегии на войне?Книга Квон-Кхим-Го, захватывает корень возникновения и смысл единой тщетной борьбы Хо-с-рек!Сценарий переполнен закономерностью жизни королей, их воли и влияния, причины раздора борьбы добра и зла.Чуткая любовь к родине, уважение к простым людям, отвага и бесстрашие, верная взаимная любовь, дают большее – жить для людей.Боевое искусство Хо-с-рек, находит последователей с чистыми помыслами, жизнью бесстрашия, не отворачиваясь от причин.Сценарий не подтверждён, но похожи мотивы.Ничего не бывает просто так, огонёк непрестанно зовёт.Нет ничего выше доблести, множить добро.


Выбор, или Герой не нашего времени

Установленный в России начиная с 1991 года господином Ельциным единоличный режим правления страной, лишивший граждан основных экономических, а также социальных прав и свобод, приобрел черты, характерные для организованного преступного сообщества.Причины этого явления и его последствия можно понять, проследив на страницах романа «Выбор» историю простых граждан нашей страны на отрезке времени с 1989-го по 1996 год.Воспитанные советским режимом в духе коллективизма граждане и в мыслях не допускали, что средства массовой информации, подконтрольные государству, могут бесстыдно лгать.В таких условиях простому человеку надлежало сделать свой выбор: остаться приверженным идеалам добра и справедливости или пополнить новоявленную стаю, где «человек человеку – волк».