Баламут - [4]

И она, привстав, шаловливо дернула Олега за свисавший на крутой лоб смешной, уже подсохший хохолок.

Олег качнул головой, отстраняясь. И снова прилег на траву, уткнувшись лицом в сложенные крест-накрест руки.

Не везет ему в этом году.

Зимой, едва успел окончить в Брусянах, районном городке, курсы трактористов, как сразу же на пятнадцать суток угодил в кутузку. Кому ни расскажи, никто не поверит!

Накануне отъезда домой в Актуши отправился Олег навестить приятеля. Шагал в приподнятом настроении, игривый мотивчик из модного кинофильма насвистывая, совсем не чуя нависшей над его головой беды.

А беда поджидала Олега неподалеку от той улицы, где жил приятель — тоже выпускник курсов.

Выйдя из тесного проулка на сине-белую сугробистую площадь, он чуть ли не носом к носу столкнулся с конопатым пацаном в полушубке нараспашку. Хилый с виду мальчишка с непонятным нормальному человеку ожесточением бил палкой лохматую кошку. Кошка не могла сбежать от мучителя — тот привязал ее за облезлый хвост веревкой к телеграфному столбу.

Возмутился Олег. Подбежал к сопливому балбесу, вырвал из его рук палку.

— Она тебе помешала? Помешала, спрашиваю?

А тот даже не испугался.

— Ничейная кошка! Чего привязался? — И, сверкая нахальными глазищами, настойчиво потребовал: — Отдай мою палку!

— Я тебе отдам! — пригрозил Олег. И для острастки замахнулся увесистой дубиной. — Пшел вон, обезьяныш!

И в тот же миг кто-то сзади рванул Олега за руку, а потом сбил его с ног. Когда же Олег, превозмогая боль, поднялся из сугроба, перед ним стоял здоровенный мордастый детина в косоворотке без пояса.

— За что? — поинтересовался Олег, пальцами соскребая со щеки красную снежную кашицу.

— Ученым будешь! Попробуй в другой раз моего сынка только пальцем тронуть! — ответил детина с завидным хладнокровием.

— Живодер он… твой сукин сын! — сплюнул Олег, собираясь идти своей дорогой.

Но отец мальчишки еще раз звезданул Олега по скуле. Тут уж Олег не стерпел и тоже ударил мужика кулаком, норовясь попасть по сопатке.

«Живодер», вероятно, уже привыкший к такого рода потасовкам, на всю площадь заголосил благим матом:

— Помогите! Папаню убивают!.. Караул!

И, как по команде, из ближайшего двора на истошный вопль пацана сбежались «свидетели»: раскосмаченная бабенка с подбитым глазом и двое прыщеватых парней.

Спустя полчаса свидетели дружно, без единой запиночки, давали показания в отделении милиции.

— Все-о доподлинно, гражданин начальник, своими глазыньками видела! — плаксиво тянула, точно причитала по дорогому покойничку, бойкая на язык баба. — Энтот вот никому не известный бандюга — проходимец, избивал ни за что, ни про что примерного на весь курмыш хлопчика Гриню. А когда его батько, безупречный семьянин товарищ Мамочкин, выскочил за воротца… чтобы спасти Гриню от смертоубийства, изверг и ему не дал спуску!

Прыщеватые парни, оказавшиеся братьями-одногодками, согласно кивали головами.

— Нелька с пунктиком… то есть мать-одиночка Рымкина описала данную баталию до точности художественно! — сказал один из них. — Ни дать, ни взять — Ильф и Петров в одном лице!

Второй братец, прокашлявшись в кулак, без колебаний подтвердил:

— Если б мы с братаном не подоспели к данному критическому моменту, то конторе «Утильсырье», где робит Мамочкин, пришлось бы два гроба заказывать! И для отца, и для сына!

С Олеговой стороны свидетелей не имелось. А так как в милиции он вел себя строптиво и непокорно, возмущенный до глубины души всей этой комедией, то и вынужден был «по независящим от него причинам» на пятнадцать суток отсрочить свой отъезд в родные Актуши.

Шли месяцы. Односельчане все реже и реже посмеивались над неудачливым «указником». В Олегову невиновность никто из них, между прочим, не верил.

Пастух Мокей, острый на язык горбун, послушав как-то раз горестную Олегову историю о его незадачливом заступничестве за бездомную кошку, ядовито протянул, цедя между пальцами свою жидкую, сосулькой, бороденку:

— Эх, и ба-аламут же ты, парень! Право слово, баламут!

Так с тех пор и приклеилась к Олегу прочно эта обидная кличка.

На весеннем севе молодой тракторист работал старательно. И, подводя итоги сева на общеколхозном собрании, председатель назвал Олега Плугарева передовиком, «отрадным кадром подрастающей смены».

А над этим самым «кадром», над разнесчастной Олеговой головушкой уже нависала новая беда.

Раз как-то поздним майским вечером возвращался Олег на своем ЧТЗ с нефтебазы из Подгорной, волоча на прицепе фургон с бочками горючего. В Подгорной, ровно на грех, встретил он Кольку Балалайкина, однокашника по курсам. Ну, и раздавили дружки на двоих «пузырек».

В ночь перед поездкой на нефтебазу Олегу не пришлось и часу соснуть. А тут еще эта выпивка натощак, без закуски… И развезло парня в дороге!

Чтобы не задремать за рулем, Олег горланил песни. Горланил, какие на ум приходили: и веселые, и грустные, и даже тюремные.

«Главное, Плугарев, не моги клевать носом! — поучал себя Олег. — Ни минуточки не моги! Аховые у нас тут дороги. Ежели в овраг съерашится сам дьявол, и он, шельма, скоро не вылезет!»

Перед самым селом Олега все-таки сморил сон. И случилось то, чего он больше всего боялся: никем не управляемый трактор заехал в овраг. А тяжелый фургон, сорвавшись с прицепа, перевернулся. Одна бочка с соляркой ухнулась в болото, и ее потом еле вытащили из трясины…