Баламут - [28]
На зубах Пашки похрустывал пупырчатый огурчик.
— Запросто! — кивнул он и потянулся за пирожком с ливером, — Со мной — за-апросто!
— Да-даже без путевки? — не отставал Олег. — И без путевки возьмут?
— Мигом оформим! — Пашка покровительственно похлопал Олега по спине. — Главное — готовь чемодан. Через недельку вместе укатим!
И сунул Олегу в рот надкусанный пирожок.
Кто-то из парней насмешливо прокричал:
— Не-е, мы своего героя не отпустим! Ты, Павел, знаешь, чего нынче днем Плугарь отчубучил? Тишку с ворованным сеном задержал!
Олег протестующе замахал руками:
— Не один я! Мы с дядей Кириллом… мы с ним субчика заарканили!
Вдруг сидевший по другую сторону стола чубатый большелобый детина в косоворотке постучал вилкой по граненой рюмке, требуя тишины.
Глянув на чубатого, Олег дурашливо ахнул:
— Ты, комсомольский секретарь… откуда ты тут взялся? С неба упал?
— Помолчи, погремушка! — поморщился тот. И, обращаясь к ребятам и девчатам, сидевшим за столом, так же спокойно, не повышая голоса, сказал: — Завтра открытое комсомольское собрание созываем. Попросим председателя выступить… о ходе сенокоса и подготовке к уборке. Поставим ребром вопрос о Волобуеве… Не забудем и тебя, безработная единица. — Чубатый строго посмотрел на Олега. — Так что не очень-то геройствуй.
— Не боюсь! — с отчаянной лихостью выкрикнул Олег. Вскочил и, выбивая ногами чечетку, посыпал скороговоркой:
Не сразу остановила Олега мать Пашки — тихая, неприметная тетка Мариша с темным ликом скорбной великомученицы.
— Олег! Да постой ты, Олег!.. Я чтой-то сказать тебе хочу.
Пригнула его непослушную голову, зашептала тревожно на ухо.
Остолбенел Олег. А потом бросился из горницы вон. Ему навстречу шла Клаша — замужняя сестра Пашки, неся огромное блюдо с янтарно-розовеющим поросенком, украшенным бумажными цветами. Клаша не успела посторониться, и Олег вышиб у нее из рук глиняное блюдо.
Не оглядываясь на поднявшийся в горнице гвалт, Олег выбежал в сени, распахнул во двор тесовую дверь.
Над Актушами уже властвовала ночь. Такая по-осеннему черная, густая нависла темь, что ее, думалось, можно было резать ножом, как студень.
— Кто тут… меня кликал? — спросил Олег, не узнавая своего голоса.
Откуда-то сбоку, из-за сеней, он услышал шепот:
— Подойди сюда… это я, Олег.
— Лариска! — вскричал ошалело Олег и спрыгнул с высокого крыльца на землю. — Где ты, Ларис?
Кто-то прикрыл ему ладонью рот.
— Молчи! И шагай за мной.
На заднем дворе, у коровника, остановились. На Лариске был тонкий, шуршащий плащик. Тяжелый платок низко спускался на лоб.
— Ларис, ты ли это? — все еще не веря случившемуся, спросил Олег.
Взяв его за отвороты пиджака, Лариска горячо зашептала:
— Не ночуй, Олег, нынче у себя на сеновале… Я тебя… Я тебя очень прошу: оставайся до утра у Павлика. Поостерегись!
Весь хмель с Олега как рукой сняло.
— Ты говоришь… поостеречься? Мне? — растерянно пробормотал он, ничего не донимая, — Что с тобой, Лариса?
Приподнявшись на цыпочки, Лариска едва не коснулась губами Олегова подбородка.
— А ты слушай! Волобуев со своим племяшом Тишкой… они проучить тебя собираются. Сонькин Вася протокол на них составил и, может, завтра в район отправит, а они нынче ночью… отомстить тебе собираются.
И Лариска, отпустив Олега, толкнула его в грудь:
— Заночуй здесь, Олег!
Накрапывало. Какое-то время Олег стоял окаменело. Лариске показалось — минула вечность. Но вот Олег жадно хватнул раскрытым ртом воздух и, поводя пятерней по мокрому лицу, моляще, еле сдерживая душившие его слезы, прерывисто прошептал:
— Спасибо тебе, Ларис, Я… я не из пугливого десятка. Но я никогда этого не забуду. Дай только мне… хоть руку свою, Ларис…
А когда она, чуть помедлив, протянула Олегу холодную свою руку, пахнущую и дождем, и ландышами, он поднес ее к дрожащим губам. И, совсем неожиданно для Лариски, поцеловал.
ДАШУРА
Повесть
Бывают такие редкие, особенные натуры, которые приходят в мир, не ведая зачем, и уходят из жизни, так ничего и не поняв. Жизнь всегда, до последней минуты, представляется им бесконечно прекрасной, настоящей страной чудес, и если бы они могли только в изумлении бродить по ней, она была бы для них не хуже рая.
Теодор Драйзер
Марии Степановне Баныкиной
Глава первая
Злой, неуемный северняк всю ночь остервенело громыхал тяжелой калиткой. Заезжий дом стоял чуть в стороне от села на высоком обрывистом мысу, окнами на Волгу, и уж здесь, на просторе, разгулявшемуся буяну было раздолье.
Спала Дашура неспокойно, часто вздрагивая и открывая глаза. Приподняв с подушки растрепанную голову, она настороженно прислушивалась.
Стонали старые ветлы на берегу — безжалостный ветер гнул, пригибал к земле ветви: так палачи заламывают людям руки. А над Волгой, стоял заунывно-протяжный гул. Три дня назад, поздним вечером, она, матушка, наконец-то тронулась. И с тех пор ярятся льдины, то играя в чехарду, то обгоняя друг друга. Ревут на суводях быстрые струи, сшибая лбами многопудовые ледяные глыбищи.
Случалось, едва лишь забывшись, Дашура вскоре вскакивала, разбуженная оглушительным грохотом.
— Боже мой, чка, видать, ухнулась, — шептала жалостливая Дашура, приходя в себя. На какой-то миг она переносилась на берег Волги: вот огромная чка с дьявольской нахрапостью наползает на отвесный глинистый мыс. Тяжелую глыбу подпирают, теснят другие льдины, и вот она, вскинувшись на дыбы, будто белуга, вдруг со всего маху обрушивается в реку, оглашая окрестность артиллерийским залпом.
