Баку 1501 - [80]

дал приказ отступить от Мерва. Войско остановилось у села под названием Махмуд. Для отвода глаз в Мерве остался лишь Эмир-бек Туркман, тоже следивший за Шейбани-ханом. Узбекские военачальники были против того, чтобы так скоро выйти из хорошо укрепленной и мощной крепости Мерв. Подождем, говорили они, пока на помощь к нам подоспеют Убейд-хан с Теймуром-Султаном, а уж потом, преследуя хагана[55], выйдем на открытый бой. Но как будто "эрены пришли на помощь Шаху Исмаилу" в лице жены Шейбани-хана Могул-ханым. Она обратилась к мужу и узбекским военачальникам. "Вы всегда писали хагану письма с угрозами, вызывали его на бой. И вот он, утомленный долгой дорогой, явился со своим войском к Мерву. А вы осыпали себе головы пеплом бесчестия и не можете выйти из города?! Лучше смело и бесстрашно принять бой, чем трусливо отсиживаться в крепости". Укоры любимой жены задели честь Шейбани-хана. Не прислушиваясь более к мудрым советам узбекских военачальников, он обругал их и отдал приказ воинам выйти из Мерва. Оба войска встретились. Шах занял позицию в центре, на правом и левом флангах неколебимо стояли его единомышленники - Эмир Наджми-Сани, Див Султан, Чаян Султан, Леле Гусейн-бек, Абдал-бек, Зейнал-бек Шамлу, Бадымджан Султан Румлу. Сняв с короны чалму, шах бросился в атаку. До вечера продолжалась невиданная еще в мире битва. Только к вечеру войско Шейбани-хана было окончательно разбито. Самого его отыскали среди трупов, и Див Султан, мечом отделив голову Шейбани-хана от тела, бросил ее под ноги Шаху Исмаилу. По приказу опьяненного кровью государя у Шейбани-хана содрали кожу с лица. Шах велел набить ее соломой и послать для устрашения румскому Султану Селиму. А череп отделали золотом и превратили в "пиалу". На пиршествах и званых меджлисах виночерпий обносил этой "пиалой" всех присутствующих.

Теперь вновь ощутив дыхание кровавой бойни, государь захотел увидеть эту "пиалу". Отвергнув предложенный Феной эмалевый кубок, он привстал на коленях и приказал:

- Принести мою новую "пиалу". Я покажу тебе, что для меня тленный мир не является тленным.

Поклонившись, Фена вышла. Вскоре она вернулась с новой "пиалой" в руках. Налив в нее алое вино, невольница опустилась перед шахом на колени:

- Пусть меч нашего государя всегда будет острым, пусть каждый его поход завершается победой! - сказала она и прочла знаменитые строки из дивана Физули:

О виночерпий, спеши, утро уже настает.

Пусть еще раз пиала, как луна, над нами взойдет.

Лей, не жалей, приносящее радость вино!

Хотя оно и запрещено.

Осушим пиалы свои единым махом!

Выпьем в честь того,

Кто, начиная пиршество,

Кубки делает из черепов падишахов!..

С этими словами девушка подала шаху "пиалу". Государь принял отделанную золотом эту "пиалу" - череп. Поднес ее к прищуренным хмельным глазам, пригляделся к восковому цвету. По нежным губам его пробежала легкая усмешка: столь уместно приведенные строки пришлись ему по душе.

Айтекин уже слышала об этой новой "пиале", но видела её впервые. Девушка ощутила какую-то странную тяжесть в сердце. В сущности, в последнее время Айтекин все время переживала смутное, тревожное состояние духа. Это, конечно, не было тем чувством, которое испытывал к шаху молодой дервиш Ибрагим, скрывавшийся неизвестно куда - после смерти купца Рафи и прибытия каравана Гаджи Салмана в Тебриз она ни разу не видела его. Но все-таки шах был для нее непостижимым, удивительным миром. Каждая строка Исмаила, каждый бейт, каждый нефес, каждая газель и, в особенности, его "Дехнаме" пробуждали в ее сердце неведомые ей доселе чувства. Девушка мучилась, не зная, что это - то ли любовь к красивому и смелому молодому государю, так возносящему искусство и глубоко разбирающемуся в нем, то ли это неземная, божественная любовь к поэту, стихи которого восхищают ее?

Девушка вся была во власти этих противоречивых чувств и мыслей. Ей казалось, что та жажда мести, которая, в сущности, и привела ее во дворец, понемногу начинает остывать. Ведь целых два года она свободно жила в доме старого визиря и всегда могла уйти. Но только жажда мщения заставляла ее оставаться там. А теперь вот газели Шаха Исмаила, превратившись в любовный мугам, заставляли ее сердце сжиматься от совсем иных ощущений.

Возможно, что новые чувства и взяли бы верх в ее душе, возможно, что поэт и поэзия увлекли бы ее, превратили бы в конце концов в вечную поклонницу его прекрасных стихов... Но увиденная Айтекин новая "пиала" вмиг сняла пелену с ее глаз.

Среди собравшихся поднялся легкий шепот. Увидев в руках Фены отделанный золотом череп, Айтекин все поняла. Она слышала об этой "пиале", но не верила. Так вот она какая! По всему телу девушки прошел озноб. Эта "пиала" могла быть сделана и из черепа ее брата. Все в ней вдруг взбунтовалось, каждая капля крови взбурлила и забушевала, взывая об отмщении ее загубленного племени. По мере того, как полная "пиала" переходила из рук в руки, бунт Айтекин возрос до небес, глаза ей закрыла кровавая пелена: "Нет, у этого - не сердце поэта! Сердце поэта не согласилось бы пролить невинную кровь, изготовить из черепа "пиалу". Я должна увидеть... Я должна его увидеть!" - с этими словами она вскочила с места. Бросилась в центр пиршества. Красивым движением, будто в танце, поднесла руку к поясу, молниеносно вытянула маленький кинжал брата и кинулась на пьяно развалившегося на тюфячках шаха. Но удар нанести она не успела. Сильная рука схватила ее за запястье и крепко сжала. Это была рука шаха, натренированная в поединках с львами и тиграми. Как все охотники, Исмаил обладал способностью предвидеть опасность. Слишком много видел он мягких, легких, неожиданных тигриных прыжков. Кинжал выпал из рук девушки, а сама она упала на пол. Из уст собравшихся вырвался мгновенный возглас, все оцепенели на своих местах. Только Сахиба, не растерявшись, смело кинулась к своей учительнице. Обхватила ее полубесчувственное тело, поволокла к тюфяку, где только что сидел шах...