Баку 1501 - [41]
По обе стороны арбы выстроились десять молодых всадников в черных одеждах. Сидя на вороных конях, воины походили на ожившие траурные статуи. Следом за арбой ехал верхом сам государь, а рядом с ним Байрам-бек Гараманлы, Рагим-бек, Мухаммед-бек Устаджлу, Леле Гусейн-бек Бекдили и другие придворные и военачальники. Впереди процессии выступал закутанный в черные одежды знаток Корана шейх Садраддин. После первого салавата шейх начал читать суру Корана "Аррахман", обязательную при отпевании тела и похоронах.
Хазралинцы и двадцать мастеров, оставленных, чтобы построить здесь мечеть Шейха Джунейда, смотрели вслед медленно удаляющемуся войску. Государь даровал им земли, и они останутся в Хазре навсегда: женятся, заведут детей, распространят среди окрестных жителей шиитство и из поколения в поколение будут передавать легенду о том, что останки Шейха Джунейда не увезены, а по просьбе хазралинцев оставлены в здешней могиле, и она, таким образом, является святым местом, чудодейственно исцеляющим болезни и горести...
Шах рассудил так: "Нужно оставить памятник, который напоминал бы о величии нашего рода и внушал верность идеалам нашей религии, дабы искоренить остатки сомнений в душах тех, кто принял святое шиитство под угрозой меча".
На отвесных скалах беспечно вили гнезда скворцы и ласточки. Самурское ущелье здесь постепенно сужалось, гул реки усиливался. На склонах, вдоль гряды скал, росли ореховые, яблоневые, грушевые деревья, мушмула, на кустах розы самозабвенно заливались соловьи. Высоко в небе парили орлы. Только им и был виден медленно тянувшийся караван. Природа вернулась к своему привычному бытию. Вечна ее изначальная красота, вечен изначальный напев!
* * *
Процессия с останками Шейха Джунейда и Шейха Гейдара двигалась траурным шагом. Погода стояла прекрасная. Природа ласкала воображение государя красотами крутого Самурского ущелья, убаюкивала его журчащими напевами реки, уводила в прошлое, к тем годам, когда простившись с трудным детством, он вкусил первую свою победу, первое счастье. Теперь он мысленно находился рядом с Таджлы-ханым...
...Красавица-весна наступала медленно, жеманно прихорашивалась, как это присуще всем красавицам. Весна, как размеренный, спокойный, здоровый пульс шептала время от времени влюбленным: "Я иду, я иду!" Двадцать второе февраля 1514 года пришлось на очень хороший день - на среду. В селе Шахабад праздновали свадьбу: Шах Исмаил Хатаи вводил в свой дворец первую жену. Это была Таджлы-ханым - дочь Абдин-бека, правнучка Султана Ягуба, считавшегося одним из самых влиятельных представителей древнего тюркского племени Бекдили-Шамлу. Исмаил с юных лет видел Таджлы-ханым то скачущей на коне, то бьющейся на мечах со своими сверстницами. И вот уже несколько лет с тех пор, как Таджлы-ханым была привезена во дворец. Провожая ее, совсем еще девочку, девушки ее племени пели:
После изучения дворцовых правил и достижения половой зрелости девушка станет старшей женой падишаха. А пока что Мовлана[19] Ахунд Ахмед Ардебили хотя и заключил брачный договор, молодые люди еще не были близки и держались друг от друга в отдалении. Но, возвращаясь с военных походов или с занятий стрельбой из лука, палицей, упражнений с мечом или охоты, Исмаил неизменно стремился увидеть закутанную в чадру, стройную, как кипарис, фигурку, а иногда, если повезет, то и лицо Таджлы. "Моя гвоздика, - думал он, - мой кипарис, сосенка моя, моя единственная!" Влюбленно, с восхищением всматривался он в прекрасное лицо девушки: "Ты так нужна мне. Я должен видеть тебя каждый день! Каждый день должен касаться твоих рук, чтобы получить от этого прикосновения силу; должен ощущать твой аромат, чтобы насладились мои чувства. Я должен каждый день слышать твой голос, видеть нежный изгиб твоих губ - чтобы непрестанно восхищаться тобой. Я должен ежедневно впивать свет счастья, излучаемый твоими глазами - я умру, если этого не будет..."
Поистине, Таджлы-ханым была чудом, сотворенным матерью-природой. Она была щедро наделена и красотой, и разумом, и воинской доблестью. Казалось, еще при рождении предопределена была ей высокая участь: быть женой государя, матерью государя, родоначальницей царской династии. Создатель будто знал наперед, что этой красавице из большого рода Бекдили предстоит с мечом в руках защищать трон любимого мужа, честь родной земли и свою собственную, что она сумеет вырваться из такого плена, из которого и тысяча мужчин вырваться не смогли бы. И, видать, поэтому мать-природа наделила ее всем в изобилии: красотой - как жену поэта, умом и рассудительностью - как жену государя, дала ей храброе сердце и крепкое тело.
Исмаил редко видел свою невесту, большую часть времени проводил вне дома. Разносторонней была его натура, и под стать ей были мечты: он видел себя то падишахом на троне, то муршидом в мечети, то военачальником в бою. Но стоило Исмаилу попасть домой, и он тотчас же превращался во влюбленного поэта. Начинали бурлить и искать выход подавляемые им в сердце во время походов и битв чувства; глаза его всюду искали стройную, как кипарис, фигурку Таджлы-ханым, мягко окутанную чадрой. Он тосковал по ее голосу, похожему на нежное звучание желтого тенбура - любимого им музыкального инструмента. "Мой кипарис, сосенка моя, мой ирис, колосок, единственная моя", - говорил он, и нахлынувшие чувства искали выход в любовных газелях. Ему особенно запомнились некоторые из их встреч.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Этот роман посвящен жизни и деятельности выдающегося азербайджанского поэта, демократа и просветителя XIX века Сеида Азима Ширвани. Поэт и время, поэт и народ, поэт и общество - вот те узловые моменты, которыми определяется проблематика романа. Говоря о судьбе поэта, А. Джафарзаде воспроизводит социальную и духовную жизнь эпохи, рисует картины народной жизни, показывает пробуждение народного самосознания, тягу простых людей к знаниям, к справедливости, к общению и дружбе с народами других стран.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.