Баку 1501 - [11]
Торговцы, как и сборщики налогов, появлялись в деревне осенью, когда у сельчан и настроение после уборки урожая было хорошее, и в руках, как говорится, кое-что имелось.
Дни, о которых идет наш рассказ, пришлись на весну. Но зима выдалась сухой, бесснежной, жителям села пришлось туго. Скот ослабел и похудел за зиму, а весна запоздала, трава зазеленела поздно. У коров доить было нечего.
Чичек сетовала на создателя:
- О аллах, разве ж так можно? И жалости к людям не имеешь. Ни капли с неба не посылаешь, откуда траве взяться, чем скотину кормить?!
Недовольно ворча под нос, старушка направилась к дому аксакала племени Мухаммед-Булуда. На дне кувшина, что она несла в руках, было немного молока - его только что отдала ей соседка, девушка Агсу.
- Клянусь светом, бабушка Чичек, это все, что я надоила, - извинялась девушка.
- Знаю, детка, знаю, зачем ты клянешься? У всех так, не только у вас. Тот, чьей жертвой я буду, не дает дождя, что тут можно сделать?!
Дойдя до ворот Мухаммед-Булуда, Чичек увидела торговца Омароглу. Тот только что слез с коня, и теперь привязывал недоуздок к камню у летней кормушки напротив сарая. Увидев старуху, он поздоровался с ней как старый знакомый:
- Рад тебя видеть, ай Чичек!
- Добро пожаловать, братец, добро пожаловать! Что это ты так рано?
- Тобой полюбоваться пришел, аи Чичек! Время такое, знаешь...
- О времени и не говори, братец, земля и небо - все горит. Когда семья растет, забот прибавляется. А тот, чьей жертвой я буду, злоумышляет, видно, против нас.
- Не говори так, аллаху не понравится! Ему лучше знать...
- Конечно, а я что говорю?! Слава творцу, хоть дышим спокойно...
На голоса вышла жена Мухаммеда-Булуда Гюмюшбике, приветливо поздоровалась с Омароглу:
- Добро пожаловать, братец! А мужа дома нет, отправился на Агархач. Пастухи утром сообщили, что ночью много баранов разбежалось: волка испугались и разбрелись неизвестно куда... - разговаривая, Гюмюшбике взяла стоявший в тени под крышей кувшин, молока там было чуть ниже горлышка. Вылила молоко в кувшин старухи Чичек.
- Вот эти два кувшина всегда были полны молока, ай Чичек, а сейчас видишь? Как дальше быть, не знаю...
- Дай бог тебе всех благ, Гюмюш. Ведь говорят же, "черный день, проведенный с народом - праздник". Грешно гневить создателя - спасибо и за это, я же вижу, всем сейчас трудно. Много ли дел, Гюмюш?
- Да нет, отнесла вот свекрови чурек, обменяла на яйму[12]. Что делать, родная, муж тендырный хлеб любит, а я - дочь кочевника, к чуреку не привыкла, не могу его есть.
Не успела старуха Чичек выйти со двора, как к воротам подошли Мухаммед-Булуд вместе с сыном Ахмедом-Гюнтекином. Соскочив с коней, оба поздоровались с Омароглу:
- Добро пожаловать!
- Добрых тебе дней!
- Все ли здоровы? Как домашние?
- Слава аллаху, живут помаленьку. Вам привет шлют.
- Что слышно, какие новости в мире? Что хорошего?
- Хороших вестей - кот наплакал, сказать о плохих - язык не поворачивается. А вестей много...
- Так рассказывай, брат, не томи...
- Горе в мире, опять кровь рекой льется...
- Что так? Из-за чего?
- Говорят, есть такой город Ардебиль, там шах новый объявился - сын шейха. Новую веру будто принес...
- А жители что, не мусульмане?
- Мусульмане-то они мусульмане, но таких, как мы, убивают.
Старуха Чичек давно уже стояла во дворе, навострив уши.
Мухаммед-Булуд и Ахмед-Гюнтекин с Гюмюшбике слушали Омароглу со все возрастающим изумлением.
- Говорят, заставляют клясться на большом Коране двенадцатью имамами, что принимаешь новую веру.
- Большой Коран я видел. А двенадцать имамов - это кто?
- Я столько же знаю, сколько и ты.
- Хорошо, а нам-то до всего этого какое дело? Пусть каждый остается в своей вере, на своем пути, и все!
- В том-то и дело. Говорят, у его отца и деда была кровная вражда с отцом и дедом нашего Ширваншаха. И теперь он ему мстит. Да еще и мусульманство у них другое, он и нас хочет в ту веру обратить. А кто не желает обращаться - тут же, на месте, мечом рассекают надвое.
Чичек и Гюмюшбике разом в ужасе вскрикнули:
- Вай, аллах! Что за ужас!
- Да-а-а, вести не из приятных, а может, это выдумки болтунов? Вести твои верные?
- О чем ты говоришь, брат? Стал бы я в такое время года загонять коня, чтобы сюда добраться? Подумал: сообщу тебе, чтобы ты был начеку, да заодно и соберу по дворам то, что с прошлого года недадено...
- Ты очень хорошо сделал, что известил нас. Но насчет долга... Весна задержалась, сами животы подтягиваем. Не знаю, Омароглу, сумеют ли люди рассчитаться с тобой...
- Это-то верно, но, клянусь аллахом, и мы в таком же положении. Засуха и к нам была беспощадна, даже стука ложки в наших домах сейчас не услышишь. Я подумал, может, здесь хоть что-нибудь сумею получить...
- Насчет зерна - сомневаюсь, а вот скотом, может, и расплатятся.
- В этой бойне, что затевается, на что мне скот?
- Что сказать тебе, Омароглу? Сам решай, навести своих должников, потребуй уплаты. А пока пойдем, перекусим, чем бог послал. Как говорится, поживем - увидим!
Гюмюшбике вошла в дом, чтобы приготовить мужчинам еду. Потрясенная словами Омароглу, старуха Чичек, бормоча что-то про себя, взяла кувшин и направилась к своему дому.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Этот роман посвящен жизни и деятельности выдающегося азербайджанского поэта, демократа и просветителя XIX века Сеида Азима Ширвани. Поэт и время, поэт и народ, поэт и общество - вот те узловые моменты, которыми определяется проблематика романа. Говоря о судьбе поэта, А. Джафарзаде воспроизводит социальную и духовную жизнь эпохи, рисует картины народной жизни, показывает пробуждение народного самосознания, тягу простых людей к знаниям, к справедливости, к общению и дружбе с народами других стран.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.