Дальше до двадцать восьмого у меня чёрная дыра образовалась. Ничего не помню.
Но жил как-то. Когда двадцать восьмого в себя пришёл на полу пустые бутылки из-под минералки валялись, коробочки из-под соков…
Дверца холодильника была не закрыта. Не страшно это. Ничего там не испортилось. Колбасу кто-то съел. Наверное, это я сам в беспамятстве…
Голову надо Шляпе оторвать. Как я не умер — сам не понимаю…
В зеркало в ванной посмотрел — худой, бледный. В гроб краше кладут.
Рулончик туалетной бумаги ещё почти кончился. Значит, ещё и в туалет я правильно ходил… На автопилоте.
Чайник электрический в номере имеется. Кипяточек сгоношил, чай заварил. У меня его много. В запас в столице домой купил.
Пил я этот чай час, не меньше. Всё не мог напиться.
Затем опять телевизор включил.
За окном только хуже стало.
Дерутся уже вовсю чем ни попадя…
Железяки разные, дубьё и прочее — всё в ход идёт.
Москвичи и гости столицы совестят солдат и милицию. Вы де тоже россияне, что вы ироды делаете. Некоторым стыдно, но приказ у них, не ослушаешься.
Так. Ещё одна новость от телевизора. Пока я тут без памяти находился, оказался на заблокированной территории. Это, если я правильно в Москве ориентируюсь. Может и ошибаюсь.
Вон, всё перегородили…
Колючей проволокой ещё обвязали.
Милиция везде стоит — не пройти и не проехать.
Народ домой не может попасть. Фашистами даже солдат называет.
Завтра, если лучше будет, до ближайшего магазина надо доползти, запас продуктов пополнить. Вон что делается.
Во попал — то денежная реформа, то власть меняется… Не, лучше быть собакой в спокойные времена…
Кашель, кстати, никуда не прошел.
Глава 21 Двадцать девятое
Плохо не плохо, а до магазина дошел. Надо было.
Первый раз за много дней номер свой в гостинице покинул.
На ресепшен спросил, можно ли номер ещё продлить. Пожалуйста, говорят, с большим удовольствием. Народу то в гостинице почти и нет. Кто мог по домам разъехался, а сейчас сюда и не попадёшь. Поливальными машинами и колючей проволокой от мира отрезаны и кордонами милицейскими.
В магазине ближайшем хлебушка не было — не подвезли. Консервов купил, печенья и сгущенного молока.
Устрою себе праздник. День рождения у меня. Справлю его в одиночестве.
Пройду несколько метров. Постою. Прокашляюсь.
Это так я в магазин шёл. Обратно того хуже.
Слабость какая-то и потливость. Надо было консервов меньше брать. Не рассчитал. Не учёл своё болезненное состояние.
На улице людей совсем мало. По квартирам запершись сидят. Новости с соседних улиц по телевизору смотрят. Разные каналы одни и те же события не одинаково описывают. Картинка может быть почти и одна, а говорят о ней с различных позиций.
Где-то вроде как опять стреляют. Надо скорее с улицы убираться.
В номере на столик бутылку водки поставил. Банку бычков в томате открыл. Печенье рядом расположил. Прошлый день рождения не так праздновал…
Традиционно телевизор включил. Одно у меня теперь развлечение. Не болезнь, так мог бы поучаствовать вон в каких событиях. Внукам гордясь былины потом рассказывать.
Если верить новостям, то в целом день прошел в Москве довольно спокойно. Были, конечно, митинги и манифестации, попытки прорваться к Белому Дому.
Милиция продолжала всё везде оцеплять.
Военнослужащие дивизии имени Дзержинского взяли под свой контроль даже здание Моссовета.
Поздравил сам себя. Выпил. Закусил. Канал переключил.
То же самое — служивые со щитами.
Так. Это уже интереснее. Группы активных манифестантов по городу митинги пытаются устраивать, а ОМОН их жестоко подавляет. Так сказали.
У метро «Баррикадная» кого-то зачищают. Слово то какое — зачищают. У нас если зачищают, то это под ноль…
Не интересно одному день рождения праздновать. Ещё и больному.
На экране опять драка…
Выключил телевизор. Надоело.
Сидел в тишине. Водку пил. Бычками с печеньем закусывал. Кашлял время от времени.
Как-то надо домой выбираться. В смысле в Киров. Девяносто третьего.
Только вот в последнее время стали закрадываться у меня мысли. Наш ли это девяносто третий? Ну в смысле для двадцать первого года, из которого я сюда попал. Ну, пусть мы с квартирой из двадцать первого бабушкину девяносто третьего заместили. Мы сюда, они туда. Но тут то бабушка, ещё не бабушка, где-то работала? Работала. Причем не дворником. Уже два месяца её нет и никто не тряхнулся. С работы никто не пришел, не приехал спросить о ней. Муж её тоже чем-то важным на заводе занимался. Дед мой. Его опять же никто не ищет. У отца моего много друзей в это время было. Сам он об этом рассказывал. Имена их и фамилии называл. Ни один в дверь не позвонил. Это за два то месяца. Про школу я и не говорю. Вернее, про институт уже.
Не должно быть такого. Скорее всего это какая-то параллельная реальность, немного от нашей отличающаяся. Стояла в ней пустая квартирка и вдруг я появился…
В общем ничего не понятно. Лучше не думать.
Это сегодня от болезни, почти целой выпитой бутылки водки и творящимся за окном опять ко мне такие мысли пришли.
Нет, приходили они и раньше, но я гнал их. А тут один уже неделю в номере болею, вот они и вернулись.
Неделю ещё телевизор смотрю. Всякие разные независимые телеканалы. Вроде нам в универе рассказывали, что они появятся позже. Года не помню, но позже.
