Бах - [53]

И все же…

Бах являлся своеобразной вехой в истории музыки, непостижимым образом совмещая в себе средневековую традиционность и гуманизм Нового времени. Это происходило вследствие его удивительной универсальности, которая проявлялась не только в творчестве, но и в личной жизни. Его оба брака были бесконечно традиционны и практичны. И в то же самое время они заключались только по любви.

В этом не стоит искать противоречия или случайного везения. По-другому просто не могло случиться у человека, постоянно живущего в ладу с Богом, который весь состоит из любви, «ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную».

…Мария Барбара не могла не радовать мужа. Дом сиял чистотой, к тому же она умела петь, может быть, помогала переписывать ноты, хотя подтверждения этому нет. Реализоваться, как певица, она не пыталась. Быть хорошей женой намного почетнее, да и в роду Бахов девочек традиционно не готовили в музыканты.

Наверное, она сильно расстроилась, когда первый ребенок оказался девочкой. Ведь первенец мужского пола имел особенное значение. По ветхозаветным законам он посвящался Господу и имел в семье преимущество, являясь «начатком силы отца». Впрочем, дочь оказалась хороша. Катарина Доротея Бах унаследовала вокальный талант обоих родителей, хотя так же, как и мать, не развивала его профессионально, став звездой домашних музыкальных посиделок.

Не прошло и двух лет, как Мария Барбара снова родила. На этот раз — мальчика Вильгельма Фридемана (1710–1784). Того самого, присутствовавшего на легендарном поединке с Маршаном.

Появление сына вызвало у Иоганна Себастьяна нескрываемый восторг. Первенец мальчик стал любимцем отца и одним из его лучших учеников, возглавив впоследствии славную плеяду четырех братьев-композиторов. Бах говорил про Фридемана словами Евангелия от Матфея: «Вот сын мой возлюбленный, в нем мое благоволение».

Вильгельм Фридеман во многом оправдал возложенные на него надежды. По словам Форкеля, первого баховского биографа, «Вильгельм Фридеман… стоял ближе всего к своему отцу».

Действительно, по оригинальности, «первичности» мелодии он походил на Иоганна Себастьяна, разделяя также его эстетические воззрения, в отличие от своих братьев, устремленных в новый «галантный» век. Исследователи творчества баховского первенца называют его «последним служителем барочной органной традиции», а еще, как ни странно, романтиком.

Взгляд на его портрет наводит на мысли о правильности такого утверждения. Что-то есть в его облике почти вагнеровское. Фридеман смотрится белой вороной в компании своих братьев с благообразно напудренными париками. Он тянулся к романтическому идеалу «свободного художника», когда еще никто не слышал о таком определении. Вильгельм Фридеман умел писать очень разную музыку — и строгую, и необузданную, и чувственную, и наивную… Он мог показаться интереснее Баха-старшего — поначалу, когда в глазах еще не начало рябить от виртуозной смены масок. Многоликий и воздушный, как сильфида, он все же сильно отличался от своего отца. Иоганн Себастьян лез в драку, когда дело касалось ограничения музыкального совершенства, Фридеман ценил свободу ради свободы и был менее устойчив. Нельзя сказать, что он совсем не имел ответственности перед родом. Имел. Только более перед своим отцом, которого он уважал как прекрасного музыканта, чем перед какими-то неизвестными предками-потомками. И эта «ответственность-лайт» не смогла сдержать его страстей.

Запутавшись в долгах и пьянстве, он продал имение жены. Пытался плести интриги против людей, которые помогали ему, причем делал это на редкость бездарно, поскольку интриговал от отчаяния и хандры. Потерял расположение принцессы Анны Амалии, распродал случайным людям отцовские автографы. Однажды даже присвоил его сочинение… скорее всего, из-за лени и безалаберности, нежели из желания снискать дополнительные лавры. Свою музыку он записывал далеко не всегда, а ноты терял. Последние двадцать лет своей жизни он прожил безработным, скитаясь из города в город в поисках хоть какой-нибудь халтуры. Его встречали даже в труппе бродячих комедиантов. Умер этот талантливый человек совершенно нищим.

Правда, большинство неприятностей произошло с Фридеманом уже после смерти отца. В юности же он много радовал Иоганна Себастьяна, будучи ему верным помощником в руководстве репетициями, переписывании партий, а также в игре на клавишных инструментах. Бах выделял его как музыканта среди других сыновей, что было не всегда справедливо. В частности, про Филиппа Эммануэля Бах-старший говорил с некоторым пренебрежением: «Берлинская лазурь. А она выцветает». В то время в Берлине как раз изобрели этот искусственный краситель, имеющий приятный цвет, но отличающийся нестойкостью. Филиппа Эммануэля звали как раз «берлинским» Бахом. О младшем же, Иоганне Кристиане, получившем позднее прозвище «лондонского» Баха, отец выражался еще суровее, цитируя последнюю строку популярной в то время басни: «По глупости своей он далеко пойдет». Такое нелестное мнение, однако, не помешало Иоганну Себастьяну завещать Иоганну Кристиану свои дорогущие клавикорды, что вызвало ярость старших сыновей.