Бах - [47]

«Пусть занимается с одним из младших классов». «Он [Бах] ведёт себя не так, как надлежало бы, это надобно поставить ему на вид и как следует увещевать его».

«Без предварительного уведомления господина бургомистра послал хор учеников в провинцию. Уехал сам, не испросив отпуска».

Господин советник Ланге: «Правда всё то, что было сказано против кантора: его следует увещевать и заменить М. Кригелем».

Господин надворный советник Штегер: «Кантор не только ничего не делает, но и не желает на сей счёт давать объяснений, не проводит уроков пения, к чему присовокупляются и другие жалобы; в изменениях надобность есть, нужно [этому] положить конец».

Чёрт, такое впечатление, что вновь наступил период Арнштадта, когда Бах уехал в Любек, не предупредив, что вернётся только через четыре месяца, или когда его надо было поставить на место, потому что он позволял себе вольности с органом или привёл на хоры девицу.

Опять местечковые дрязги, нелепые в своей мелочности… То выбрал не ту церковь для «Страстей по Иоанну», то не те гимны для вечерни. Вопреки мнению Баха, выбирать, что петь после проповеди, поручили иподиакону церкви Святого Николая Готлибу Гаутлицу. Недовольный этим решением, кантор в очередной раз не позволил спустить ситуацию на тормозах. В сентябре 1728 года он перешёл в наступление и написал магистрату. В самом начале кантор напоминает, что ему по должности полагается подбирать гимны, а главное — не вводить никаких новшеств в богослужение. А иподиакон как раз нарушил это правило, введя новые песнопения, гораздо более длинные, на взгляд кантора, который хотел бы, чтобы и в этот раз последнее слово осталось за ним.

Конечно, всё это мелочи, но когда их много, прощай, покой.

Несмотря на придирки, которые сегодня назвали бы преследованием, Бах сохранил способность и даже свободу путешествовать, чтобы развеяться. «Уехал сам, не испросив отпуска!» — возмущался совет, однако так было не всегда. Баху попросту требовалось заработать масло к куску хлеба, чем-то дополнить своё скудное жалованье, перехватив денег на «акциденциях»: похоронах, свадьбах или юбилеях. И конечно, он не забывал о своих дорогих органах: в ноябре 1723 года он в Штёрмтале — исследует инструмент, который соорудил мастер Гильдебрандт. В июне следующего года осматривает органы в церквях Спасителя и Святого Иоанна в Гере — творения мастера Финке.

Орган проложил ему дорогу в профессию, и теперь Бах даёт успешные концерты, например в Дрездене, куда ездил неоднократно. В сентябре 1725 года он дал два концерта в церкви Святой Софии и вновь вернулся туда в сентябре 1731-го. После унылой жизни в Лейпциге и однообразной церковной музыки так приятно снова вкусить успех!

Современник М. Г. Фурман так отозвался об органисте Бахе:

«Я имел счастье слышать всемирно знаменитого господина Баха. Я думал, итальянец Фрескобальди один поглотил всё клавирное искусство, а Кариссими мне представлялся самым привлекательным органистом; однако если поместить обоих итальянцев — вместе с их искусством — на одну чашу весов, а немца Баха на другую, то последний настолько перевесит, что те двое просто взметнутся в воздух»[29].

Если бы кантор мог послать подальше власти, магистратов, ректоров, проповедников и иподиаконов, жизнь была бы намного проще.

Но чаще всего смерть лишает тебя друзей. Первые годы в Лейпциге омрачились утратами близких. А в ноябре 1728 года кантор узнал о смерти в Кётене своего дорогого князя Леопольда. «Плачьте, дети, плачьте на всей земле» («Klagt, Kinder, klagt es aller Welt») — так называется траурная кантата, которую он напишет через четыре месяца после смерти князя. Вероятно, Иоганн Себастьян Бах поехал в Кётен вместе с Анной Магдаленой и Вильгельмом Фридеманом. Похороны затянулись, захватив часть ночи; даже при свете факелов было темно, и мрак способствовал полагающейся по случаю скорби, а также раздумьям о смерти и загробной жизни. «Реформатская церковь и Собор» приняли последние почести, воздаваемые князю. Кантата не сохранилась, но похоже, что в неё вошли большие куски из «Страстей по Матфею» и «Траурной оды». И тут нет ничего возмутительного. Для дражайшего покойного Леопольда вечный капельмейстер кётенского двора отобрал самое лучшее.

К счастью для него, жизнь состояла не из одних лишь похорон.

КОФЕ, БОГИ, КРЕСТЬЯНЕ

Кантаты каждую неделю, великие «Страсти», Kirchenmusik, которую надо сочинять постоянно, ежедневный, зачастую неблагодарный труд в школе Святого Фомы — вот из чего складывалась жизнь кантора, ложась на его плечи тяжким грузом. Однако не следует думать, что он замкнулся в церковной музыке и ханжеском благочестии, лишивших его радостей жизни. Нет, это значило бы втискивать его мощную личность в слишком узкие рамки. А главное — плохо знать человека эпохи барокко, предтечи века Просвещения, который вёл «двойную жизнь», по выражению Альберто Бассо: «Одна — под знаком Бога, она проходит в ожидании Царствия Небесного, когда чувства молчат; другая готова наслаждаться красотой и милыми радостями каждого дня». Хотя в те времена различие между светским и духовным не было таким значительным и важным, как сегодня, разве можно сбросить со счетов зов человеческой плоти?