Бах - [15]

«Каприччио на отъезд возлюбленного брата» состоит из шести частей и воспроизводит этапы проводов. Это что-то вроде «Музыкальной прогулки на санях» Леопольда Моцарта или «Картинок с выставки» Мусоргского, только написано гораздо раньше, и Бах в точности воссоздаёт образы, позволяющие вообразить различные моменты прощания. Ариозо и Адажио передают «ласковые слова друзей, отговаривающих его от этого путешествия»; Анданте описывает опасности, подстерегающие в чужих краях; Адажиссимо напоминает о сетованиях друзей; далее следует появление друзей, пришедших попрощаться, раз они не смогли его удержать; наконец, мелодия форейтора в Адажио покко — небольшая финальная фуга, подражающая звуку почтового рожка: приходится смириться с отъездом, ставшим неизбежным! И всё это со множеством подробностей.

Пусть «Каприччио» и юношеское произведение, но оно довольно значительно: предвосхищает музыкальную форму, которая передаёт состояния души, человеческие или религиозные чувства. Потребность дать им выражение, хотя не всегда так определённо, — неотъемлемая черта, присутствующая во множестве произведений композитора.

Но следовать принципам братства и миролюбия, как предписано контрактом, не всегда получается. Это скорее благочестивое намерение, которое входит в конфликт с реальностью, особенно когда приходится обучать музыке неспособных или незаинтересованных учеников. Ибо помимо обязанностей органиста надо также готовить юных музыкантов к церковной службе, даже если эти обязанности не оговорены контрактом. Известно, что на Пасху 1704 года под руководством Иоганна Себастьяна была исполнена кантата «Ты не оставишь души моей в аду» («Denn du wirst meine Seele») Йозефа Людвига Баха, одного из его родственников. Натянутые и неровные отношения с подчиненными и учениками порой приводили к непредсказуемым последствиям, о чём говорит история, достойная Александра Дюма и являющая во всей красе непреклонный характер молодого органиста.

Августовским вечером 1705 года было так приятно гулять под липами… После концерта в замке Иоганн Себастьян, с трубкой во рту, поздно возвращался домой вместе со своей кузиной Барбарой Катариной. Наверное, он был бы не прочь выпить с ней прохладного пива, пристроившись за столиком в таверне, но концерт слишком затянулся, усталость давала себя знать, надо спешить домой. На нём всё ещё костюм придворного музыканта: парик на голове, шпага на боку, бежевый кафтан поверх красного камзола; они с кузиной идут через Рыночную площадь. Но вот он различил в темноте сидящих на стене пятерых-шестерых юнцов, которые были ему знакомы. Это его ученики, с которыми он репетировал нынче утром. Уж не выпили ли они ради праздника или, может быть, загуляли где-нибудь на крестинах? Почему они так странно смотрят на двух прохожих? Внезапно отделившись от компании, один из них, юный Гейерсбах, накинулся на Иоганна Себастьяна и завопил: «Он назвал мой фагот старой козой!» Над этим можно было бы посмеяться: дело в том, что на репетиции Иоганн Себастьян потерял терпение и немного резко отреагировал на несколько фальшивых нот…

Но им не до смеха: осыпая учителя бранью, Гейерсбах назвал его «собакой» и ударил тростью по лицу. Задетый за живое, Иоганн Себастьян попытался выхватить шпагу — кому-то несдобровать… Его обидчик попытался удержать его руку, завязалась потасовка, но остальные вмешались и разняли их. Понемногу страсти улеглись, кузина увела Иогана Себастьяна, они вернулись домой.

В тот вечер в Арнштадте обошлось без драмы. Однако в те времена, когда за шпагу хватались по поводу и без повода, такие происшествия были нередки. В те же самые годы Гендель и Маттезон, закадычные друзья, сошлись в поединке из-за банальной оперной истории на Рыночной площади в Гамбурге. Их дружба от этого не пострадала: надо думать, что такой способ улаживать конфликты тогда был очень распространён.

Эта история, наверное, не сохранилась бы в веках, если бы в последующие дни Бах не подал жалобу в консисторию, требуя правосудия. По поводу банальной стычки был составлен подробный полицейский отчёт со свидетельскими показаниями, а власти вынесли свой приговор. Бах требовал для Гейерсбаха «заслуженного наказания», а для себя — возможности появляться в городе, не подвергаясь оскорблениям и побоям, то есть попросту безопасности. Но, как всегда бывает в происшествиях, сопряжённых с физическим столкновением, консистории было трудно отделить правду от лжи. Кому верить — жалобщику или его обидчику? Кто начал первым? Что думать о показаниях друзей? Надо ли заслушать молодую Барбару Катарину Бах, если, как утверждается в одном из отчётов того времени, «свидетельства одной женщины может оказаться достаточно»?

Кузина, добрая девушка, подтвердила версию Иоганна Себастьяна, но уточнила, что в тот вечер он гулял с трубкой в зубах, как утверждал Гейерсбах! Хотя власти в конце концов признали Гейерсбаха зачинщиком ссоры, но приняли своего рода соломоново решение, не осудив ни того ни другого. Находясь в явном раздражении, церковный совет отпустил драчунов на все четыре стороны, вынеся каждому предупреждение. Имеющий уши да услышит…