Багряный лес - [18]

— Вы не расстраивайтесь, Александр Анатольевич, — успокоил его Суровкин. — После отпуска вы действительно отправляетесь в Афганистан. Вспомните свою специальность, и будете заниматься разминированием.

Так было уже проще. Хотя могли найти место для реабилитации и потише, и поспокойнее. Правда, опасность в этом случае имеет одну хорошую особенность: она выветривает из головы все лишние мысли. Остаешься только ты и твоя жизнь. Может быть, там, среди гор и пустынь, он забудет эту больницу и то, что привело его сюда.

— У вас, как я уже упоминал, будет достаточно денег. За четыре года вам причитается жалованье плюс компенсация за службу в особо опасных регионах. Это весьма значительная сумма.

Он назвал цифру. Это были действительно огромные деньги. Услышав ее, сидящие за столом офицеры многозначительно переглянулись.

— Как думаете распорядиться деньгами?

Саша пожал плечами:

— Не знаю. Потратить. На старость откладывать рано, и в банк под проценты класть не имеет смысла — они там и без моих денег очень богатые. В Афганистане может случиться всякое, и меньше всего хочется оставлять банку такое наследство.

Он пытался шутить, но посмотрел на лица врачей и понял, что сейчас никто из них не настроен на веселый лад.

— Может, устроите личную жизнь? — спросил кто-то из сидящих. — Возраст у вас для этого уже серьезный. Может пора?

— Не думаю, — односложно ответил Александр и, подумав, добавил без улыбки: — Из одной тюрьмы, да в другую.

Задавший этот вопрос помолчал, теребя кнопку на халате, потом встал и подошел. Он был ниже Дракулы, и вид у него был далеко не благородный. Он снизу вверх смотрел на Александра и постоянно рыскал глазками, словно рассматривал прыгающих блох.

— Вы утверждаете, что эта клиника — тюрьма?

Вопрос был задан высоким тоном, и стало понятно, что страдает профессиональная честь врача.

— Я завидую вам, если вы считаете иначе, — Саша рассмотрел три большие звезды под халатом врача, — господин полковник.

Врач фыркнул и, вернувшись к столу, заговорил с возмущением в голосе:

— Я врач. Я здесь работаю. Лечу людей так, как меня учили это делать. Отчасти и моими стараниями вы — молодой боец, офицер, скоро выйдете в общество абсолютно здоровым человеком. И будете при этом полезны обществу, — договорил полковник, оборачиваясь обратно к Лерко.

— Это фарс, — тихо, но с нажимом произнес Саша.

— Что?!

— Фарс, — повторил ему в лицо Александр. — О каком лечении вы говорите? О битье дубинками?..

— А порядок, а дисциплина, как, по-вашему, достигаются? А?

— Я офицер, господин полковник, и, прежде всего, уверен, что достижение дисциплины заключается в личном примере командира, а не в физическом насилии. Меня также учили требовать от людей подчинения, но не с помощью дубинок. Но это разговор об учении, а вот о лечении дубьем я слышу впервые, и скажу больше, как, отчасти, ваш пациент, что лечебного эффекта оно не имеет никакого. Тюремщика ряди хоть в банный халат, хоть в медицинский, он все равно останется тюремщиком.

— Достаточно, — перебил его Суровкин.

— Но… — пытался еще что-то сказать "искатель блох".

— Садитесь на место, Иосиф Самуилович, и успокойтесь, пожалуйста. Мы хотели провести сеанс откровенной беседы. Он у нас получился. Я благодарен Александру Анатольевичу за его смелость и доверие. Он заслуживает уважения.

— Но это просто возмутительно! — взвизгнул с места полковник. — Такое нахальство не следует оставлять безнаказанным, тем более, что приказ о выписке еще не подписан.

Он злорадно зарыскал глазами по Александру.

— Не терпится услышать хруст моих ребер? — с не меньшим злорадноством спросил Александр.

— Я не буду подписывать подписной лист, — сурово заявил, обращаясь к главному врачу, полковник. — Я не уверен в его полном выздоровлении, и думаю, что новые исследования вскроют противоречия, которые не были заметны прошлому лечащему врачу. Прошу, притом очень настоятельно, передать этого субъекта в мое отделение…

Суровкин устало поморщился:

— Иосиф Самуилович, у вас и без того довольно работы. Приберегите свое рвение для нее.

Он обратился к Александру:

— Не обращай внимания, парень. Это тебя уже не должно волновать. Но теперь остается открытым еще один вопрос: может вы, Александр Анатольевич, не были больны вовсе и оказались здесь по ошибке?

— Может, — был ответ.

— Хотелось бы услышать развернутый ответ, уважаемый, — сухо настоял врач.

Лерко на короткое время задумался.

— Четыре года, проведенные в этих стенах, научили меня мыслить более полно, чем прежде. Что остается делать в заточении, как не думать?

— Ну-ну, — сосредоточился Суровкин.

— Я постоянно вспоминал то, что произошло, перебирал в памяти каждый момент истории, каждый свой шаг, каждое ощущение, каждое чувство, и пришел к выводу, что… на этот вопрос я не буду отвечать.

У врача от удивления округлились глаза. Он покривил губы, затем решительно возвратился к столу, где подписал какую-то бумагу и передал на подпись остальным. Подписались все, включая и "искателя блох". Лист положили на край стола, ближе к Александру.

— Берите и ступайте, — холодно, не глядя в сторону Лерко, сказал Суровкин. — Прощайте, и удачи. Вы свободны.