Багровый хамсин - [18]

Жрец проводил их по темным прохладным переходам, мимо ряда колонн из розового гранита, в покой, где знаменитый херихеб Ири выслушивал просителей и от лица богини давал им советы.

Актис подошла, трепеща, к закрытому занавесу, за которым ее уже ждал Ири. Дрожащим голосом она рассказала ему свою историю, умолчав лишь о том, что она дочь парасхита.

— В глубине сердца я ждала, — говорила она тихо, — я ждала, что знатный «семер» сделает меня своей главной женой, ибо видела любовь его и была полна любви к нему… Но злые духи отогнали его сердце в первые же дни разлуки, и он приказал с позором прогнать меня из своего дома… Что мне делать, великий служитель «Золотой»?.. Как мне вернуть сердце возлюбленного?..

— Умилостивить богиню щедрым даром, — последовал ответ из-за занавеса. — Что ты принесла, что бы я мог положить к ногам «Владычицы богов»?..

Актис растерянно оглянулась на Бикит.

Что она принесла?.. Ничего… У нее ведь ничего не осталось от всех сокровищ, которыми она еще недавно владела… одно только кольцо.

Жадная рука протянулась к ней из-за шелка занавеса.

— Что же ты принесла в дар богине, женщина?..

— Кольцо…

Актис прижала его к сердцу, потом со слезами на глазах протянула херихебу.

— Кольцо… Священного скарабея из ляпис-лазури принесла я в дар «Прекрасноликой»… — прошептала она глухо.

21

Области, покорные еще воле фараона, волновались. Прошел слух, что «благой бог» повелел набрать несчетное войско, чтобы двинуться с ним за пределы «Стены князя», через Кемур, в Кедем и рассеять племена Менту.

— «Благой бог» превзойдет военной славой своих предков, — говорили «хеки» и «мернутцаты» областей Нижнего Египта, — с этих лет он уже думает о победах.

Они не знали, что не собственная воля принудила юного фараона мечтать о войне, а совет его «шемесу», «казначея бога», «единственного семера», «друга царя» и главного советника — Пенроирита.

Пенроирит, как было условлено с царицей, уговорил фараона двинуться в поход как можно скорее.

— Твоему величеству нужны рабочие для постройки пирамиды, — говорил он, — египтяне-каменщики утомлены бессменной работой и голодовкой и бунтуют; иноземцев слишком мало в стране… Приведи на смену египтянам пленных менту и народ твой вздохнет, перестанет волноваться и возблагодарит своего владыку.

Старый Нахтмину, которого еще не перестали приглашать на советы, возражал:

— Пресветлый Ра, обрати слух свой к умудренному годами старцу… Египетский народ не любит войны… Настанет время жатвы, и если ты оторвешь землепашцев от их полей, народ будет волноваться сильнее, колос останется гнить не снятый, страна оскудеет, и голод завладеет Долиной… Оставь в покое Менту и другие народы Кедема… Я слыхал, что у них идут междоусобные войны, и некий халдейский правитель носится по всему Кедему вплоть до Уадж-Уэра и Дебена, окружающего Ха-Небу…

— Наш египетский «кобчик», — насмешливо перебил его Пенроирит, — играючи, заклюет «корову» Кедема, перед рогами которой уже трепещет умудренный годами старец!..

Фараон рассмеялся.

Ах, этот Пенроирит!.. Он умеет ответить!..

— Довольно споров, — остановил он хотевшего возражать Нахтмину. — Воля вашего владыки и бога — итти войной на Кедем, а ваше дело стараться лишь лучше выполнить его приказ… Завтра же начинайте набор войск…

На следующий же день Нижний Египет приступил к набору годного для войны населения. Стон и вопли прокатились по всему Та-Мери. Землепашцы, чтобы не быть записанными в военные списки, бежали поголовно в болота, и далее палочные удары «шауишей», сыпавшиеся в это время щедрее, чем вода Нила в дни наводнений, не могли удержать их подле старост…

Непокорные «хеки» и «мериутцаты» Та-Шема не только не подчинились власти фараона, но, объединившись в несколько союзов, были готовы двинуться вниз по Нилу к «дерзкому Хсоу», завладевшему самовластно пятьсот лет назад «пшентом» Долины с его священным «уреем».

Ко дню общего подсчета воинов новое войско оказалось таким незначительным, что даже сам неопытный в военном деле фараон не решился двинуться в поход.

— Надо ждать, — приказал он, — пока эти подлые земляные черви не будут выгнаны из болот, как непокорные козлы из зарослей папируса…

И «благой бог» начал ждать. В глубине души он был даже рад повороту дела, так как походная жизнь с ее опасностями, лишениями и неудобствами пугала его.

Царица гневалась на Пенроирита за то, что он не сумел уговорить ее сына покинуть Хсоу, и не допускала его в свои покои.

Пенроирит, чувствуя надвигавшуюся бурю междоусобной войны, снова, казалось, вернулся душой к своему второму отцу Нахтмину; они подолгу беседовали о средствах поддержать гибнущую власть юного владыки обеих стран.

Давно уже слова «обеих стран» говорились ими по привычке, по древнему дворцовому уставу. Весь Верхний Египет открыто не признавал власти Хсоисского фараона, выдвинув своего собственного правителя Стовратого Ипета.

— Пять веков назад, — говорил Нахтмину, — Ипет был столицей Долины, — он не может забыть своей былой славы… И близок тот день, когда он силой сорвет змею с головы «благого бога»…

В мозгу Пенроирита мелькали тревожные мысли. Он не верил больше в фараона, не верил и в план царицы завладеть троном хитростью. Царица была одинока в своих замыслах, вокруг нее не было людей, которые захотели бы поддержать ее в минуту смут, — властная Нефтис Менхопрури была нелюбима, как во дворце, так и в народе. «Неджесу» хорошо помнили о палочных ударах, которыми собирали с них подати в годы ее правления.