Багровая заря - [53]

Шелестел лазурный прибой, и она выходила из океана, бредя стройными ногами в кипенно-белой пене. На её загорелых плечах блестели капельки воды и, высыхая, искрились кристалликами соли. Мы брели по девственным тропическим зарослям внутрь островка, где из скалы бил пресный родник, наполняя небольшой естественный бассейн, выдолбленный водой в каменистой породе. Юля подставляла голову и плечи под светлые струи, вскрикивала от холода и смеялась, плескалась в бассейне, брызгая на меня водой.

Потом, пока она обсыхала на солнце, я рвала для неё диковинные тропические цветы, она плела из них венки и танцевала что-то гавайское под шум прибоя, и ветерок играл складками её красного цветастого парео, завязанного низко на бёдрах. Ближе к вечеру мы летели домой.

— Так не хочется возвращаться в Питер, — с сожалением вздыхала Юля. — Так и жила бы здесь вечно.

Каждый день мы урывали кусочек лета в пальмовом раю.

4.11. Новый проект

Эйне стояла на краю обрыва, глядя в морскую даль. При моём приближении она немного отступила от края, не сводя с меня напряжённого взгляда. Признаться, когда я её увидела, у меня немного ёкнуло сердце, но я не показала виду.

Волны лизали скалы, слышался крик чаек, а мы смотрели друг на друга, сидя на камнях. Я тонула в чёрной бездне её глаз, временами отливавшей то лазурной синевой, то изумрудной зеленью. Мне казалось, что в моём сердце всё воскресает — твоя щека к моей щеке, твои волосы в лунном свете, твой голос в песне ветра.

Эйне помолчала, слушая прибой.

— Оставь её, — проговорила она. — Она моя.

— Если ты хочешь сделать её такой, как мы, я не позволю тебе, — сказала я.

— Может быть, она сама решит? — усмехнулась она.

— О да, мне ты тоже предоставила право решать самой, — прищурилась я. — И в итоге всё решили за меня.

— У неё тоже есть задатки, — сказала Эйне. — Она не такая, как они.

«Они» — люди. Жертвы.

— Ею ты пытаешься заменить меня? — спросила я. — Тебе нужен новый проект?

— Пусть она достанется победителю.

На камни со звоном упал, зеркально блестя, узкий изогнутый кусок железа. У него была рукоятка и круглая гарда, и заточен он был только с одной стороны. Точно такой же кусок железа — оружие страны восходящего солнца — блестел в руке у Эйне, угрожающе направленный на меня.

— Не валяй дурака, — сказала я. — Мы не в средних веках.

Но первый же удар доказал мне, что всё это вполне серьёзно. Я едва успела схватить лежавшую на камнях катану, мысленно надеть на себя жёлтый спортивный костюм и представить, что я Ума Турман — иного выхода у меня не было. В багровом свете зари мы дрались за Юлю огненными клинками, и мне, разучившей с Оскаром всего несколько приёмов, приходилось непросто. Эйне тоже не была великим мастером, но для меня она оказалась серьёзным противником, потому что вкладывала в каждый удар всю свою силу и ярость. Это было уже не понарошку. Её глаза багрово горели, железо ударялось о железо, резало плоть и проливало кровь — её и мою, обогащая узор лишайников на камнях новыми красками. Бой был недолгим; катана вылетела из моей руки, а мои рёбра ударились о камни. Победительница, поставив сапог мне на грудь, щекотала моё горло острием меча.

— Не дёргайся, а то можешь потерять голову.

Она победила, но наша с нею кровь смешалась на камнях. На том месте, где её грудь пронзил железный прут от перил крыльца, по-прежнему чернела ленточка. Вонзив свою катану в землю, она рассекла крыльями восход.

4.12. Высоко-высоко в горах

Моё знакомство с Эльзой началось с поединка. Я искала, где бы устроить себе дом, и бродила, летала в горах. Я искала уступ или пещеру, удобную для того, чтобы расположиться лёжа, как вдруг на меня с клёкотом напала орлица. Я от неожиданности чуть не упала, но успела увернуться от её когтей, однако птица, сделав круг, снова летела на меня.

И тогда я сама раскинула крылья. Мы были очень высоко, там, куда не ступала нога человека, куда не забредали даже боевики. Эти места мне подходили: здесь можно было устроиться уединённо. Я сначала не поняла, почему орлица напала на меня, и просто отчаянно защищалась. У неё были чудовищные когти и крепкий клюв, и она изранила меня в кровь. Мы дрались в воздухе, сшибаясь, и я не уступала ей из упрямства. Всё лицо и руки у меня были в ссадинах, летели перья — её, коричневые, и мои, белые, но никто не сдавался. Наконец я изловчилась и поймала её за ноги, придавила собой к скале, а она пыталась ударить меня своим крючковатым клювом, но не могла достать.

— Тихо, тихо, — сказала я. — Какого хрена ты на меня налетела? Что я тебе сделала?

Она билась подо мной, но я была сильнее. Я чувствовала, как колотится её сердце, и вдруг поняла, что она — мать, защищающая своих детей от чужака, которым была я. Видимо, неподалёку располагалось её гнездо, и орлица решила, что я представляю угрозу для её птенцов. Я могла её понять: если бы что-то угрожало Карине, я бы ещё и не так дралась.

— Слушай, мамаша, — сказала я. — Я понимаю, что ты защищаешь своих деток, но я вовсе не собираюсь причинять им вред. Я птицами не питаюсь.

И в доказательство дружелюбия я отпустила её. Орлица встрепенулась, захлопала крыльями, возмущённо клекоча, но я сидела неподвижно. Она, всё ещё подозрительно косясь на меня, постепенно успокаивалась, время от времени оправляя перья, встрёпанные в драке.