Багровая заря - [30]

Он говорил это, стискивая мои руки до боли, обжигая меня взглядом, а я с каждым его словом всё больше вжимала голову в плечи. Его слова, раздаваясь, приобретали какое-то странное эхо, металлически холодное, царапающее и колющее, как шип. Последнее его слово, стихнув, отозвалось звоном в моих ушах. И всё-таки я попыталась протестовать.

— Лучше бы я села в тюрьму, но осталась бы человеком, — прошептала я чуть слышно.

Губы Оскара искривила горькая усмешка, он смотрел на меня с жалостью, почти с презрением.

— Тот, кто попадает в пенитенциарную систему, перестаёт быть человеком в настоящем смысле этого слова, — сказал он, делая веские паузы между фразами, словно для того чтобы лучше втолковать мне их значение. — Вышедший оттуда человек уже не тот, кем он был раньше. В большинстве случаев все его социальные связи рвутся. Того, кто побывал там, люди выбрасывают из своего общества. Клеймят. Шарахаются от него, как от прокажённого. Не принимают на работу. Человеку, отбывшему тюремный срок, трудно найти понимание и восстановить доверие к себе окружающих. И часто, к сожалению, он снова попадает в неволю. Порочный круг замыкается. Жалкое, жалкое существование! С людьми тебе делать нечего, детка. Ты уже вырвана из их общества с корнями.

— Это вы вырвали меня, — сказала я. — Чтобы у меня не было выбора.

Оскар привлёк меня к себе и положил руки мне на талию. Когда он заговорил, его голос звучал мягко, грустно и ласково, обволакивая и окутывая меня клейкими чарами.

— Девочка… Если ты вспомнишь ещё раз, какая судьба тебя ожидала, если бы ты осталась в этих застенках, то ты по-другому бы взглянула на моё вмешательство. Всё шло к твоему осуждению. Десять лет, не меньше. Возможно, ты выжила бы там… Но лучшие твои годы были бы загублены, и то, что от тебя осталось бы, трудно было бы назвать человеком. Десять лет за преступление, которого ты не совершала! Зачем, зачем тебе это? А потом ведь есть ещё риск стать добычей. Об этом ты забываешь? Раньше ты жила и не подозревала о нас — точнее, не верила в нас, но теперь ты знаешь, что мы существуем, мы рядом с вами, мы среди вас. Нас немного, и это помогает нам оставаться незаметными. Но мы есть, и опасность не исчезнет никогда. Терять тебе нечего, потому что у тебя ничего нет, зато приобрести ты можешь очень много.

— Что? — спросила я.

— Нашу силу, — сказал он. — А имея её, ты можешь приобрести всё, что захочешь. Было бы желание.

Аделаида в глубокой задумчивости склонилась над своим пасьянсом, как будто её всё это не касалось.

— Дайте мне подумать, — сказала я.

— Не вижу в этом смысла, — сказал Оскар. — Но, если тебе так угодно, изволь. Я приду завтра.

Он достал из внутреннего кармана тонкую пачку денег и бросил на столик.

— Пополни свой гардероб чем-нибудь приличным, — сказал он. И добавил с усмешкой, окидывая меня взглядом: — Пока что из всего твоего внешнего вида я могу одобрить только стрижку.

2.8. Гарвард

Бродя по улицам, я курила сигарету за сигаретой. Незнакомый город стал уже немного знакомым, и у меня было странное ощущение, будто я здесь родилась. Чувство дежавю накатывало на меня на каждом углу, особенно в переулках, где всё было такое знакомое, что даже брала оторопь. Те же сугробы, тот же мусор, те же собаки и дома приветствовали меня, маршрутки и автобусы были точно так же набиты народом, в магазинах продавались те же продукты, в помойках копались те же бомжи, а на улицах был тот же гололёд. Здесь всё было то же самое, только слегка перегруппированное, переставленное местами, но в целом почти идентичное. Я не знаю, что это было — воспоминания из прошлой жизни или просто шутки моей порядком потрёпанной невзгодами психики, но чувство, что я здесь уже когда-то была, не покидало меня.

Так кто же я? Я-то это знала, но как доказать другим, что я — это я? На данный момент я являлась просто ходячим трупом, восставшим из могилы мертвецом, хотя с первого взгляда это было незаметно. У меня не было ни имени, ни дома, ни работы, а вокруг меня раскинулся город, знакомый и чужой, как лицо после пластической операции. Я была не живее манекенов в торговом центре, в который я зашла, чтобы пополнить гардероб чем-нибудь приличным. Я не знала, что именно Оскар считал таковым, а потому купила длинный чёрный кожаный плащ, кожаные брюки и лакированные чёрные сапоги, чёрный шарф и чёрный джемпер, а также чёрные кожаные перчатки.

— Ох уж эта современная мода! — проговорила Аделаида, увидев мои обновки. — Невозможно отличить женщину от мужчины.

Мы сидели в гостиной и курили, и я спросила:

— Вы тоже считаете, что я должна присоединиться к вам?

Аделаида выпустила подряд три колечка, одно за другим, последнее из которых, самое маленькое и плотное, пролетело сквозь первое, уже начавшее рассеиваться, и усмехнулась.

— У вас какие-то сомнения, милочка? Ваше положение не из завидных, скажу я вам… Да вы и сами это понимаете. Так что это единственный разумный выход для вас. У других вариантов просматривается плачевный исход.

И Аделаида, затянувшись, округлила рот в чёрную дырку и выпустила одно большое колечко и два маленьких, которые ловко юркнули сквозь первое. В пускании колечек она была виртуозом. Я колечек делать не умела, а поэтому выпускала дым просто струйками и клубочками, пользуясь по настоянию Аделаиды мундштуком. Взгляд у хищницы был отчуждённо-задумчивый, из-под полуопущенных век, а временами уголки её рта иронически приподнимались.