Багдадская встреча. Смерть приходит в конце - [12]

Генри Кармайкл. Британский агент. Возраст – около тридцати. Волосы русые, глаза темные, рост – пять футов и десять дюймов. Владеет арабским, курдским, персидским, армянским, хинди, турецким и многими горными диалектами. Пользуется поддержкой кочевых племен. Опасен.

Кармайкл родился в Кашгаре, где его отец состоял на правительственной службе. В детстве он легко копировал разнообразные диалекты и говоры – его няньки, а позднее слуги принадлежали к самым разным народностям и племенам. Друзья у него были едва ли не по всему Среднему Востоку, даже в самых диких его уголках.

Контакты подводили только в городах. Сейчас, приближаясь к Басре, Кармайкл понимал, что его миссия достигла критической стадии. Рано или поздно придется вернуться в зону цивилизации. И хотя конечным пунктом назначения был Багдад, он рассудил, что благоразумнее будет достичь столицы кружным путем. План был обговорен и согласован заранее, много месяцев назад, и в каждом иракском городе его ждало подготовленное убежище. Выбрать место, так сказать, для всплытия предоставлялось ему самому. С начальством Кармайкл не связывался даже по непрямым каналам связи, там, где мог бы это сделать. Так было безопаснее. Самый простой план, с участием ждущего в назначенном месте самолета, провалился, что вовсе не стало для него неожиданностью. О предстоящем рандеву узнали враги. Утечка информации! И не в первый уже раз. Смертельно опасная, необъяснимая утечка…

Ощущение опасности нарастало. Здесь, в Басре, – Кармайкл чувствовал это инстинктивно – опасность будет даже больше, чем на самых рискованных этапах маршрута. Провалить дело, когда цель так близка… сама мысль об этом была невыносима.

Старик араб все так же ритмично работал веслами.

– Время близится, сын мой, – пробормотал он, не поворачивая головы. – Да благословит тебя Аллах.

– Не задерживайся в городе, отец. Возвращайся домой. Не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

– Это уж как распорядится Всевышний. Все в его руках.

– Иншалла, – повторил пассажир.

На мгновение он пожалел, что судьба определила ему быть человеком Запада, а не Востока. Тогда бы его не волновали шансы на успех или неудачу; ему не пришлось бы снова и снова просчитывать опасности, снова и снова задаваться вопросом, тщательно ли все спланировано и продумано. Вручить ответственность за все Всемилостивому и Всеведущему. Иншалла, я преуспею!

Произнося про себя эти слова, он ощутил нисходящий на него покой и фатализм этой страны. Ощутил и с благодарностью принял. Еще немного, и он сойдет с лодки, ступит на улицы города и бросит перчатку внимательным, бдительным глазам. И успех будет зависеть только от того, удастся ли ему сойти за араба.

Лодка плавно свернула в протоку. Суденышки всевозможных форм и размеров стояли на причале, скользили туда и сюда. Чудесная, почти венецианская сцена: лодки с высокими носами и мягкими, блеклыми красками. Сотни их стояли, теснясь друг к дружке, вдоль берега.

– Пора, – негромко сказал старик. – Ждут ли тебя здесь?

– Да, все договорено. Пришло время прощаться.

– Да будет путь твой прямым, и да продлит Аллах годы твоей жизни.

Подобрав полосатый подол, Кармайкл поднялся и взошел по скользким каменным ступенькам на пристань.

Вокруг бурлила обычная прибрежная жизнь. Рядом с заваленными апельсинами лотками сидели на корточках мальчишки-продавцы. Липкие квадратики пряников соседствовали с горками леденцов, шнурки для ботинок и дешевые гребешки – с мотками резинки. Прогуливающиеся вдоль рядов мерно перебирали четки, то и дело смачно сплевывая на землю. На противоположной стороне улицы, где располагались магазины и банки, деловито сновали молодые эфенди[8] в европейских костюмах с фиолетовым отливом. Встречались здесь и европейцы, англичане и иностранцы. И никто не проявил ни малейшего интереса к одному из примерно пятидесяти арабов, только что сошедших на берег.

Неторопливо шагая по улице, Кармайкл взирал на окружающее с живым детским любопытством. Время от времени он, чтобы не выпадать из образа, шумно отхаркивался и сплевывал, не слишком, впрочем, усердствуя, а дважды, остановившись, высморкался, зажав ноздрю пальцами.

Так, изображая чужака в городе, Кармайкл добрался до моста через канал, прошел по нему и оказался на базаре.

Здесь все было шум, гам и суета. Крепкие кочевники прохаживались в толпе, бесцеремонно расталкивая прочих; груженые ишаки пробивались в людской массе под хриплые крики погонщиков: «Балек… балек…» Дети ссорились, пищали и бежали за европейцами, повторяя с надеждой: «Бакшиш, мадам, бакшиш… Мескин-мескин…»

Продукция Запада и Востока была представлена здесь в равных пропорциях и лежала бок о бок. Алюминиевые миски, кружки, тарелки и чайники, изделия из кованой меди, серебро из Амара, дешевые часы, эмалированные тазики, вышивка и пестрые персидские ковры, окованные медью сундуки из Кувейта, ношеные пальто, брюки и детские шерстяные кофточки. Местные стеганые покрывала, раскрашенные стеклянные лампы, пирамиды глиняных горшков и кувшинов. Дешевые продукты цивилизации соседствовали с поделками здешних мастеров.

Всё нормально. Всё как всегда. После долгого путешествия по местам куда более диким суета и сумятица выглядели непривычно, но Кармайкл знал, что так и должно быть. Ничего необычного, никакой диссонирующей ноты или признака интереса к своей особе он пока не обнаружил. И тем не менее, обладая инстинктом человека, несколько лет живущего в шкуре преследуемого, Кармайкл ощущал растущее беспокойство, смутную тревогу. Вроде бы ничего такого. Никто не задерживал на нем взгляд. Никто – в этом он был практически уверен – за ним не следил. Однако чувство опасности только усиливалось, и игнорировать его Кармайкл уже не мог.