Багатур - [100]
…4 марта Юрий Всеволодович послал воеводу Дорофея Федоровича в разведку и дал ему три сотни бойцов.
— Просмотри, Дорожа, — сказал великий князь, — все подходы, чтобы ни одного вонючего татарина видно не было на берегу Сити!
— Сделаем, княже, — прогудел Дорожа.
В избе княжьей жарко было натоплено и стояла темнота. Юрий Всеволодович накинул на плечи шубейку, вышел проводить отряд — свет белый увидеть да воздуху свежего глотнуть.
Вовне тёплых стен морозец стоял, хоть и не крепкий, небо хмурилось, обещая снег, ветер шумел в кронах сосен, навевая тревогу. Солнце скрылось за тучами, и на сердце великому князю тоже тень легла — неспокойно стало Юрию Всеволодовичу, тоскливо и страшно. Чудилось ему, что мунгалы поганые притаились повсюду — за каждым деревом, за каждым сугробом стоят и только приказа ждут, чтобы кинуться и покончить со всеми разом.
Поддаваясь малодушию, князь владимирский ужаснулся: что он затеял? На что замахнулся? Впору ли сладить с семью туменами, когда у него один всего, да и тот не его? Ладно, уже не семь полных туменов у Батыги, а едва ли шесть — как-никак порубали татар и рязанцы, и коломенцы, и владимирцы… Юрий Всеволодович усмехнулся скорбно и головой покачал: кого он дурит? Себя? А зачем? Не убавилась сила татарская — одних посекли, так Батый других набрал. И нижегородцы прибились к нему, и ростовцы. И булгары, коих он лично, князь владимирский, обижал не раз, коим не помог в позапрошлом году, когда Батыга Джучиевич земли их разорял, тоже влились в войско ордынское. И мордвины, на которых он настоящую охоту устраивал, такоже присоединились к ретивому внуку Чагониза… И ползёт по земле рать ханская, аки змий многоглавый — отрубишь ему одну голову, огнём пыхающую, а на том месте три новых отрастают… И где ж той силы набрать, чтобы сгубить змия проклятого?
А о себе подумать когда? Кто он-то? Кем стал нынче великий князь владимирский? В кого превратился? Земли у него отняли, войско расточили, семью — и ту сгубили… Что же он доказать тщится? Али мести возжаждал? Да тут, как не мсти, толку не будет. Ежели и победит он Батыя, то всё равно проиграет — уже проиграл. Всё, что имел, — прахом пошло. В тлен превратилось. В пепел…
Торопливый конский топот вывел князя из дум тяжких. Обернувшись на звук, Юрий Всеволодович увидал Дорожу — расхристанного, в крови, без шлема.
— Обошли нас татары, княже! — завопил воевода. — Всех моих положили!
Великий князь заметался по лагерю, криком сзывая воинов. Расторопный Дорожа бросился к часовне и заколотил в било. Начали сбегаться бойцы, вылезая из шатров, показываясь из новеньких бревенчатых срубов. Они спешно одевались, влезали в брони, хватали оружие, но монголы не дали великому князю времени даже на построение — сотни Бурундая налетели в вихрях свежевыпавшего снега, как буран полуночный, на визжащих лошадях, гикая, свистя, кроя воздух саблями, словно предвкушавшими вкус крови. И полилась кровь, щедро растапливая сугробы. И пошла сеча… Да нет, какая там сеча. Не битва случилась на Сити, а избиение.
Ратники из Костромы и Ростова, из Ярославля и прочих мест бежали по льду реки, спасаясь от неминуемой смерти, изредка оборачиваясь, выставляя копья, замахиваясь мечами и секирами. Но ордынская лава сметала их, кромсала, секла, рубила, втаптывала в снег, вдавливала в лёд…
Полк Василька Константиновича, не добрав и половины состава, принял неравный бой — без строя, порой без брони, без оружия даже. Ростовцы бросались на монгольских конников с голыми руками, просто не успевая вооружиться, иные выскакивали из бань, в рубахах на голое тело, и неслись босиком по снегу, татарам наперерез. Иногда безумцам везло — скидывая монгола в снег, они сами взбирались в седло, походя на мангусов, — лица красные, мокрое волосьё дыбом стоит, прихваченное морозцем. Эти смельчаки бросались на врага, гибли или добывали-таки оружие и вступали в последний бой своей и без того недолгой жизни.
Одна лишь дружина Ивана Стародубского шла на бой в строю, в бронях и во всеоружии — стародубцы вышли из леса, ощетинясь копьями, а лучники их выцеливали врага из-за деревьев.
Ордынская лава нахлынула на дружину, как вешние воды на песчаный островок — размывая, расточая, рассеивая. В какой-то момент сабли обрушились, иссекая живую силу, и схлынула конница, умчалась дальше. И всё, исчез островок…
— Держаться вместе! — орал Изай. — Не разъезжаться! Хуррагш!
— Хуррагш! — подхватывали нукеры и неслись, неслись вперёд, гоня живых к гибели, а кони едва поспевали перескакивать через мёртвые тела.
Бурундай ехал позади от переднего края, в сторонке, отзывая разгорячённые, утомлённые сотни и бросая в бой свежие, изнывавшие от желания приложить и свою руку к одержанию победы.
Повинуясь его приказу, Эльхутур придержал свою сотню, пропуская вперёд бойцов Алтун-Ашуха.
— Обшарить всё! — приказал джагун. — Прочесать лес!
Сотня порысила позади тумена, зачищая лагерь оросов окончательно. Нукеры громко хохотали, были очень оживлены, медленно унимая боевой азарт. Врагов они положили без счёту. Ордынцы счищали кровь с сабель, обтирая клинки о мёртвые тела оросских воинов, устилавших берега Сити, снимали с павших брони и оружие, шарили по избам и шатрам, убеждались, что те пусты, и поджигали их.
