Бабушкино море - [22]
Люди приносят на берег фонари. Но свет фонарей не освещает моря, а только мелкую гальку на берегу. Ляля вспоминает про то, как бабушка на цыпочках уходила из дому, как велела Сватье расчесать ей косы…
А вчера вот так же, наверное, стояла бабушка на берегу. «Где моя внука?» — думала бабушка, и долго ходила по саду и по скале, и кричала: «Оленька, Оля!..»
А Ляля гуляла по винограднику и ела там виноград.
Луна взошла, а бабушка всё ходила одна по станице, ступала по пыльной дороге своими большими ногами в жилках.
Она ходила одна по станице, а люди заглядывали ей в лицо и говорили: «Ну, ничего, ничего, Степановна, прибежит твоя внука». Только бабушка им не верила. Когда стало совсем темно, она зашла в пустой дом и стала глядеть в окошко.
Тузик выл на своей цепи… Может быть, бабушке захотелось плакать. Может быть, бабушка даже заплакала б, если бы не была бригадиршей. Бабушка, наверное, долго смотрела в окно. К сердцу ей подкатывала волна, и бабушка думала: «Что же это, да что ж такое?.. Где моя внука, Оленька?..»
А в это время Ляля ехала на телеге.
Так думает Ляля, стоя на берегу.
…А большое бабушкино море шумит всё тише. Всё ровнее становятся волны в нём. Тихо шурша, отступает морская вода всё дальше от берега.
И вдруг где-то очень далеко слышится стрекотание, похожее на стрекотание кузнечиков.
— Идут! — говорит председатель, забывает про Лялю и оставляет её одну.
«Бабушка!» — думает Ляля.
— Идут, идут! — говорят кругом.
— Идут! — вздыхает та самая старушка, у которой вынули душу.
Старушка плачет. А кузнец в море стрекочет громко, всё громче.
Он гудит и жужжит.
И вот совсем уже близко от берега виден: нос моторного катера. За ним, слегка накренившись набок, как пять лебедей, плывут под парусами пять больших лодок.
Все забывают про Лялю. И все толпятся у берега.
— Ой, пустите, пустите, тётенька! — говорит Ляля.
Только никто ничего не слышит.
И вдруг наклоняется к ней тот самый седой весовщик.
— Иди, иди, — говорит весовщик, берёг Лялю на руки и сажает её на плечо. Ляля сидит высоко. Теперь ей всё видно.
— Голубчики, светы! — кричит старушка, которая жаловалась, что из неё вынули душу.
— Замолчи! — говорит очень строго председатель.
Катер подходит к берегу. О его борта бьются волны. Они взлетают высоко. Стоит какой-то большой весёлый человек на носу катера; он весь мокрый и блестящий. На нём сияет при свете звёзд и фонаря резиновый плащ, похожий на бабушкину куртку.
— Иван! — кричат с берега.
— Чего? — отвечает кто-то с лодки.
— Пап! — кричат с берега.
— Тут я, сынок! — отвечает хриплый густой голос.
— Мария! Машенька-а! — кричит исплаканная старушка.
— Бабушка-а! — ещё громче кричит Ляля.
— Внука моя! — отвечает бабушка.
Она стоит во весь рост в своей лодке.
Она смотрит на лялины мокрые ноги, на её измазанный в глине армячок.
В свете фонарей будто что-то дрожит и блещет в бабушкиных глазах. Лицо у бабушки мокрое, рот полуоткрыт.
— Эх ты, моя капелька! — говорит бабушка и отворачивается.
Потом она словно опоминается.
— Кто на берег пустил? — кричит бабушка. — Дитё, наверное, всё захолонуло…
— Варварушка! — отвечает не своим голосом тётя Сватья, выбегает из толпы и трёт тёмной ручкой свои голубые часто мигающие глазки.
А бабушка стоит в лодке. Она вся залита водой. Ноги у бабушки обуты в те самые резиновые сапожищи, что она выносила нынче утром на цыпочках из хаты, чтоб не будить Лялю.
— Держи концы! — глухо кричит бабушка.
И люди с лодок бросают на берег канаты.
Люди тащат канаты на берег, а море кидает лодки от берега.
Люди на берегу крепко вцепляются в канаты. Все люди, сколько их только есть на берегу, повисают на длинных канатах. Тут председатель, и рыбак, на которого не глядит бабушка, и дети, и старики.
Вот Люда и Света… Света плачет и жмётся к женщине в сером, измокшем платке.
Все тащат на берег бабушкину лодку.
— Есть, взяли! — кричит Сватья не своим, а каким-то рыбацким, чужим голосом; по ногам Сватьи хлещется намокшая от дождя юбка.
Ляля тоже тянет за канат. Она кричит, как другие: «Есть, взяли!» И ей кажется, что если она не будет тянуть и не будет кричать, бабушкина лодка опять уйдёт в море.
— Гляди, рыбак какой объявился! — говорит, глядя она Лялю, председатель и хохочет; от смеха у него трясутся усы, трясутся толстые щёки, трясутся полы резиновой куртки.
— Недаром внука Сущёвой! — говорит он вдруг, перестав смеяться, и, весь откинувшись, тянет канат искоса.
Все смотрят теперь в её сторону.
Но Ляля занята. Она орёт и повисает на канате всей тяжестью своей. Ей жарко. Мокрый армячок бьёт по её ногам, как юбка по ногам тёти Сватьи.
Ляля тащит бабушкину лодку. Два раза она падает на песок. Потом поднимается и тащит опять. Тащит до тех пор, пока лодка не врезается в берег.
В лодке много рыбы. Ещё больше, чем было позавчера.
— На! — говорит председатель и поднимает Лялю на руки. — Забирай свою бабушку.
— Измокла? — говорит бабушка. — Ах, ты мой ладненький!
Ляля сидит у бабушки на руках. В первый раз она видит совсем близко бабушкино лицо, покрытое мелкими морщинками. Кожа на нём сухая, от ветра воспалённая и шершавая. Из черноты лица смотрят на Лялю два бутылочно-прозрачных глаза с красными веками.
