Бабушки - [23]

Викторию усалили на стул так, что ее подбородок лишь едва торчал над столом, но Эдвард поправил дело при помощи толстых подушечек. «Ну, Виктория, чего бы ты хотела на ужин?»

Девочка не привыкла к таким вопросам, да и на столе все было незнакомое, вид у нее сделался беспомощный, она была готова заплакать. Эдвард понял ее затруднение и попросту положил на тарелку того же, что ел сам — Джесси принесла домой что-то из тайского ресторана, вчерашние фаршированные помидоры, остатки риса с приправами. Виктория была голодна и попробовала предложенную еду, но ее живот принял только рис. Эдвард, наблюдавший за ней — как старший брат, точно так же, как он присматривал и за Томасом, — нашел для девочки какой-то кусок торта. Это ей понравилось больше, и Виктория съела все.

Джесси молча смотрела, сама к еде не притронулась, ее длинные пальцы держали чашку с чаем, от которой шел пар, чуть ниже уровня губ. Глаза у нее были большие, зеленые. «Как у ведьмы», — подумала Виктория. Ее мать много говорила о ведьмах, и хотя от тети она уже ничего подобного не слышала, именно мамин чарующе-певучий голос звучал у девочки в голове, объясняя, почему происходят неприятности. А их было так много.

— Ну, Виктория, что мы будем с тобой делать? — спросила наконец Джесси Стэйвни, хотя довольно беспечно, как будто произносила эти слова в адрес каждого ребенка, появлявшегося у них в доме, с которым надо было что-то решать.

Девочка зарыдала. Это было даже хуже ведьминских глаз. Сколько она себя помнила, даже до маминой смерти, это самое: «Что мне, что нам, что мне с тобой делать, Виктория?» звучало рефреном и днем и ночью. Она так часто мешала маме с ее дядями. Мешала и когда мать хотела выйти на работу, но не знала, что делать с ней, со своей дочерью Викторией. Ну и она знала, что тетя Мэрион тоже не особо мечтала о ней заботиться, хотя и была исключительно добра.

— Бедная малышка, она устала, — сказала Джесси. — Ну, мне пора идти. У меня клиентская премьера «Комедии», я обязана быть. Может, пусть Виктория просто переночует? — обратилась она к Эдварду, у которого тоже глаза налились слезами, ведь он чувствовал на себе груз такой ужасной и непростительной вины за все.

Виктория сидела с прямой спиной, вытянув по бокам руки и сжав кулаки, голову она подняла вверх и уставилась в потолок, из-под которого лился ясный свет правды, освещая ее безнадежное отчаяние. Она плакала, крепко закрыв глаза.

— Бедный ребенок, — подытожила Джесси и ушла.

Эдвард, который еще не понял, что это не дитя шести-семи лет, подошел, поднял ее на руки, посадил к себе на колени и крепко сжал. От ее слез у него намокло плечо, из-за тепла и волнения, излучаемого маленьким напряженным тельцем, он чувствовал себя не намного лучше убийцы.

— Виктория, — спросил Эдвард в перерыве между ее всхлипами, — мне позвонить кому-нибудь, сказать, что ты у нас?

— Моя тетя в больнице.

— А где ты еще бывала? — Он пытался выяснить, есть ли у нее с ним или Томасом общие знакомые.

— У тетиной подружки.

Виктория наконец вынуждена была перестать плакать. Она назвала имя этой подруги: миссис Чедвик, да, у нее есть телефон.

Эдвард набрал нескольким Чедвикам, пока не наткнулся на девчонку, которая сказала, что мамы нет дома. Это была Бесси. Да, она согласна, чтобы Виктория переночевала тут. У них сегодня все равно свободной кровати нет: к Бесси придут друзья смотреть мультики.

— Тогда хорошо, — ответил Эдвард, отказываясь от собственных планов на вечер. Для этого потребовалось сделать еще несколько звонков.

Виктория тем временем принялась ходить по огромной комнате, она еще не поняла, что это только кухня, она смотрела, но ничего не трогала руками и недоумевала, где же кровати?

Их не было.

— А где ты спишь? — поинтересовалась она у Эдварда.

— У себя в спальне.

— Это не твоя комната?

— Это кухня.

— А где все остальные?

Эдвард не понял вопроса. Он сел перед молчащим телефоном, положил голову на кулак и принялся наблюдать за ребенком.

Наконец он ответил, надеясь, что она спрашивала именно об этом:

— Мамина комната на самом верху, а моя — на следующем этаже, комната Томаса тоже.

Ужасная правда пыталась просочиться в уже чрезмерно переполненный мозг Виктории. Как будто бы он говорил, что их дом не ограничивается этой комнатой. Виктория спала на выдвижной кровати в тетиной гостиной. И она не понимала, просто не могла этого понять. Девочка снова села в большое обнимающееся кресло и сунула палец в рот, хотя и говорила себе постоянно: ты уже взрослая, прекрати.

Она хотела спросить, кто еще живет в этом доме, но не осмелилась. Где все остальные?

Эдвард не сводил с нее глаз, надеясь что-нибудь понять. Это измученное лицо… воспаленные глаза… повинуясь инстинктам, он подошел, взял девочку на руки, принялся укачивать.

— Я расскажу тебе сказку.

Это была «Златовласка», Виктория видела ее по телевизору. Но раньше ей и в голову не приходило, что сказку можно просто слушать, не видя картинку. Один только голос… Ей это нововведение понравилось, добрый голос мальчика звучал прямо над самым ухом, он на разные лады говорил от имени большого медведя, медведицы и медвежонка, Златовласки, и при этом он качал ее на руках, а она думала: «Я же не такой маленький ребенок, за которого он меня принимает». Он же прекрасно осознавал, что у него в руках: объект его защиты, выступлений на школьных дебатах, Эдвард недавно заявил, что посвятит этому всю свою жизнь — то есть страданиям этого мира.