Бабушки, бабки, бабуси - [3]
И еще уголком глаза вижу: идет ко мне милиционер. Перед смертью, значит, оштрафует он меня…
Закрыла я тогда глаза, а сама бормочу себе отходную: «Господи боже мой, прими мой дух с миром… владычица небесная… так и не успела я перед смертью осеннее пальто в нафталин убрать!».
И вдруг я слышу, милиционер мне говорит:
— Гражданочка, разрешите, я помогу вам подняться…
И потом шоферу строго так добавляет:
— Водитель, почему вы не тормозите? Или не видите: вы чуть не задавили этого товарища!
Это меня, значит…
Ну, приоткрыла я глазок. Сама себе еще не верю. А грузовик заскрежетал весь, завизжал, затрясся, однако встал. А меня милиционер ухватил под руку, поднял, снег с меня стряхнул и спрашивает:
— Вы куда шли, уважаемая?
Я ему говорю:
— Вот он, мой переулочек. Только мне до него не дойти, потому что я нынче не хожу, а как корова на льду танцую…
А он вдруг:
— Разрешите, — говорит, — гражданка, я вас провожу до дому…
И что ж бы вы думали? Проводил. До самой квартирной двери меня довел. Только вот взойти ко мне отказался, потому, говорит, он на посту и не имеет полного права в служебные часы чай распивать… Это я его попросила у меня чайку откушать со штруделем: аккурат я в то утро испекла себе в печке «чудо» штрудель с маком.
А какой культурный разговор со мною вел этот сержант, пока тащил меня до дому — именно что тащил. Я как почуяла, что есть у меня опора, так я идти — то есть ногами переступать — совсем бросила, а уцепилась за него обеими руками и волокусь, как мешок с мукой…
Во дворе у нас ребятишки увидали, что я иду под ручку с милиционером, и давай кричать:
— Гляди, какого наша бабка себе кавалера отхватила!
А другие ребята орут:
— Что ты! Это ее арестовали за буянство в пивной! Сейчас ее уведут на пятнадцать суток!
И вот получилась, знаете, форменная сплетня… До сих пор меня дразнят в доме этим милиционером. То ребята прибегают к моему окну и кричат:
— Бабка, спеши на площадь! Твой хахаль на дежурство вышел!
А то спрашивают, скоро ли мы в загс пойдем. А то удивляются, что я сама в милицию не поступаю. Говорят:
— Теперь у милиции форма красивая, тебе, бабушка, очень пойдет!
И все это, я говорю, ну, чистые сплетни! Потому что я после того случая с этим милиционером и не перемигнулась ни разу. Вот вам крест!
ТЕЛЕГРАММА
— Вот мне самой уже седьмой десяток пошел, а я в Москве первый раз в жизни была только этим летом — на Выставке достижений… Конечно, послали меня из-за коров из-за моих. Как это вышло, рассказывать долго. Только я скажу, что сперва коровы у нас были не очень выдающиеся. Так — корова и корова. Рога, безусловно, есть, морда, хвост, вымя, четыре ноги… Но только по нынешнему времени этого для коровы мало.
А только приносит мне прошлый год наш председатель колхоза Семен Евстигнеевич тоненькую книжечку, и там написано, как в одном колхозе добились, чтобы, значит, у коровы появился такой удой, чтобы она могла сама утопнуть в своем молоке, если его, например, за год надоить в один бидон. Правда, такой бидон будет раз в сто поболе цистерны. И пока его строить не собираются… Но прочитала я, значит, ту книжечку и говорю: «А чем мы хуже? Тоже можем раздоить наших буренок так, чтобы если не догнать, так вровень идти с этими…»
А я сама — старшая доярка. Ну, собрала я своих девок, растолковала им все, взялись мы по-научному… Ух, Семен Евстигнеевич даже недоволен был, как мы в это дело въелись. Например, он заявляется раз и кричит: «Ты чего это тут, коровий командир, мудруешь?! Я жду девок сено убирать, а ты затеяла генеральную уборку… Куда это годится? Никуда это не годится!». Ладно. Отбрехаться и мы умеем. Удой, в общем, дали какой нужно. И на выставку нас вызвали.
Хорошо. Вот гуляю я по выставке, осматриваю все, даже родственников встретила — нашей деревенской солдатки Дарьи Безруковой племянник Дмитрий, который женат был на близкой моей родственнице — на Фросе Чиликиной… А Фрося мне как приходится? А вот: у моего младшего деверя Андрея шуряк был Силантий, у этого Силантия сноха Арина за старшим сыном, за Егором, так Фрося-то выходит Арининой двоюродной сестры Степаниды падчерицы дочка. Так что мы с Дмитрием уже вместе ходили. И он меня спрашивает: «Как в Москве себя чувствуете, Аграфена Карповна?»
А я ему: «Да так бы оно ничего, и выставка из одних чудес, и вообще по Москве на три года хватит, чего осматривать, опять же обращение с нами распрекрасное, но вот все тревожусь я за своих коровушек… Как они там без меня-то? Не приключилось ли чего?! Боюсь, приеду я назад, а мне и поднесут: дескать, Буренушка приказала долго жить по причине перекорма… либо у Изольды брюхо пропорола Эльзевира, поскольку эта Эльзевира больно уж брухливая… У ней и морда разбойничья! И один рог растет вверх, а другой так-то вот скособочился, она этим рогом, не наклоняя башки, бодается…»
Да. И вот тревожусь я четыре дня кряду, а на пятый день приносят телеграмму — ну, в гостиницу при выставке, где мы все жили. И что ж бы вы думали, в той телеграмме отстукано? А вот:
«Не беспокойте себя, Аграфена Карповна, мы все в полном порядке, аппетит у нас отличный, и удои растут почем зря. Целуем вас ваши Бурена, Изольда, Светозара, Кариатида, Купава, Звездочка и Эльзевира». Что ты скажешь? Все мои ведущие коровы подписали телеграмму!
